[1] Маранафа — евр., т.е. Господь грядет или Гряди, Господи. Это вос­клицание было обычным среди первых христиан, как нынешнее Аминь, и вы­ражало напряженное ожидание второго пришествия и суда Господня (см. 1 Кор. 16, 22).

3

 

НЕДЕЛЯ, КОТОРУЮ МЫ НЕ ЗАБУДЕМ

 

Для меня наиболее запоминающаяся (или, лучше сказать, трудная) неделя нашего пути наступила в феврале 1975 года. Кен Бервен снял для нас хижину на острове Сан Хуан в Паджет Саунд около побережья Сиэтла. Она была холод­ной и сырой как снаружи, так и внутри. В хижине был казавшийся бесконечной площадью голый це­ментный пол и только две кровати на семь человек. Эти кровати достались самому старому участнику и тому, у которого была самая больная спина: Кену Бервену и мне.

 

На этой неделе мы должны были собраться вместе и рассказать друг Другу о первых результа­тах наших исследований.

 

 

 

Доклад о богослужении

 

Область, в которой каждому христианину наи­более трудно измениться — это, на мой взгляд, его участие в воскресном богослужении. Может измениться интерьер церкви, может быть заменен пастор, строительная комиссия может предложить переделки, но характер утреннего воскресного бо­гослужения — будь то у реформаторов, римо-ка­толиков, пятидесятников или других — останется практически неизменным.

 

Из нас семи двое были воспитаны в литурги­ческих церквах, остальные — в умеренных или не­формальных. Но все мы в зрелом возрасте сделали выбор в пользу очень непринужденного, почти спонтанного стиля богослужения — и мы поощря­ли такой стиль фактически во всех наших церквах.

 

Мы чувствовали, что можем привести в под­тверждение своей позиции целый арсенал библей­ских стихов. Такие дискуссии всегда начинались со дня Пятидесятницы по 2-ой главе книги Дея­ний, затем переходили к главам 12 и 14 1-го посла­ния к Коринфянам, а также эпизоду с Евтихом в Деяниях (20, 9—12), где Павел проповедовал до рассвета. Джек Спаркс взял слово, чтобы передать нам то, что он узнал о богослужении из наиболее ранних материалов по истории Церкви.

 

— Христианское богослужение было литурги­ческим с самого начала, — начал он. — Самые древние документы говорят нам...

 

— Ты, наверное, шутишь, — прервал я. — Это никак не может быть правдой.

 

  — Я не прошу тебя любить то, что я обнару­жил, — продолжал Джек, — но три старейших ис­точника...

 

— Подожди, — снова запротестовал я. — Ты уверен, что изучал именно тот материал, который нужен? Является ли достаточно показательным то, что ты читал? ни в семинарии, ни в процессе своего собственного чтения я никогда не слышал, чтобы кто-нибудь учил, что Церковь была литургической в начале. Я всегда считал, что литургия была тем, что пришло в Церковь, когда угасла благодать Святого Духа.

 

Что бы вы ни говорили о Джеке Спарксе, вы никогда не сможете обвинить его в подтасовке ре­зультатов исследования. Мне довелось убедиться, что он лучший исследователь, которого я когда-либо встречал. Его послужной список включает не только выдающуюся академическую карьеру, за­кончившуюся защитой докторской диссертации, но также дополнительные годы, проведенные в ра­боте с докторантами в Пени Стейт. Кроме того, я должен был признаться себе, что Джек не имел личной заинтересованности в предвзятых выводах. Ему было бы легче, если бы не существовало ни­каких ранних свидетельств о литургическом бого­служении, поскольку он — подобно мне — учил членов своей церкви быть непринужденными и свободными в богослужении.

 

Он познакомил нас с тремя ранними и общеп­ризнанными источниками, не входящими в Писа­ние, которые рассказывают о том, каким было раннехристианское богослужение. Источник, наиболее часто рассматриваемый первым, — это по­слание Св. Иустина Мученика (в его «Первой апо­логии»), написанное около 150 года, где он изло­жил для императора схему христианского бого­служения. Оно выглядело примерно так:

 

Синаксис:

 

• ·        приветствие и ответ;
• ·        славословия, перемежаемые чтениями из Писания, т.н. «Писания Апостолов»;
• ·        проповедь;
• ·        отпуск не являющихся членами Церкви.

 

Евхаристия:

 

• ·        ходатайственные молитвы;
• ·        приношение хлеба и вина;
• ·        освящение Даров;
• ·        причащение;
• ·        благодарение;
• ·        благословение.

 

Следующим документом было «Предание Апостолов» Ипполита, датируемое примерно 200 годом. Это труд предназначался для того, чтобы поддержать описание богослужения, дан­ное ранее Св. Иустином, показав, что такой поря­док являлся общепринятым во всей Церкви.

 

Самый ранний источник, появившийся, воз­можно, не позднее 70-го года — то есть в центре новозаветной эры — это Дидахэ, или «Учение Двенадцати». Наибольшего внимания здесь заслу­живает упоминание о Евхаристии, и особенно важно то, что она появляется так рано. Это трой­ное свидетельство о литургии и причастии со­вместно с Новым Заветом и другими ранними документами позволяют сформировать целостное мнение о богослужении первого и второго веков.

 

— Это означает, — сказал нам Спаркс, — что в ранней Церкви существовали два основных чинопоследования богослужения, которые составля­лись друг с другом, образуя единую литургию.

 

Первая часть называлась синаксис, что означа­ет просто «встреча». Она была составлена по об­разцу богослужения, проводившегося в еврейских синагогах в годы, непосредственно предшествовав­шие явлению Христа. Для иудеохристиан было ес­тественным сохранить основные формы молитв, пения гимнов, чтения Писания и проповеди.

 

Второй частью раннехристианской литургии была Евхаристия, что значит «благодарение». Это часть богослужения, в которой подготавлива­ется и совершается причастие. Форма этой службы основана на литургии, совершавшейся ветхозавет­ным священником в храме, но в качестве жертвы здесь приносятся не быки и козлы, а Тело и Кровь Христа.

 

— И именно об этом говорится в 11 главе пер­вого послания к Коринфянам? — спросил кто-то.

 

— Да, и, собственно говоря, эти установительные слова всегда повторялись в христианском бо­гослужении с самого начала, — ответил Джек.

 

— Но, Джек, не считаешь ли ты, что литурги­ческое богослужение приведет к духовному упад­ку и утрате жизненности? — спросил я. — Я знаю церкви, которые практикуют литургию и, тем не менее, кажутся мертвее дверного гвоздя.

 

— Честно говоря, я знаю пока недостаточно, чтобы ответить на твой вопрос, — сказал он. — Я уверен, что мы решим эту проблему по мере про­движения в нашем исследовании. Но несомненно одно: Израиль был литургическим на протяжении всей своей истории, и доказательством этого слу­жит Ветхий Завет. Был ли он с Богом или нет, но его богослужение было неизменно литургическим. И Церковь Нового Завета, согласно древнейшим источникам, была литургической с момента своего возникновения. Это то, из чего нужно исходить. Остальное нам предстоит выяснить позднее.

 

Чем больше Мы всматривались в схему реально­го богослужения, записанную Иустином Мучени­ком, тем больше она нам нравилась и тем больше смысла мы в ней находили. Постепенно нам стало ясно, что, хотя мы называли себя непосредствен­ными, наша непосредственность сама по себе стала неким шаблоном. Мы фактически создали своего рода литургию.

 

Я вспомнил наши домашние церкви. Те же люди сидели на тех же стульях каждое воскресное утро; «непосредственные» молитвы были каждый раз в основном одинаковыми; у каждого был набор любимых песнопений; проповедь произно­силась в одном и том же месте службы; и мы всег­да заканчивали причастием. Кстати сказать, в своей основной форме схема того, что мы делали в воскресенье утром, не так уж сильно отличалась от порядка, описанного в 150-м году.

 

Следующим был вопрос о Евхаристии.

 

  — Что ты узнал о том, как они рассматривали хлеб и вино? — спросили мы. — Считали ли они их символическими или действительными Телом и Кровью Христа? (В современной терминологии: были ли они реальными или только воспомина­нием?)

 

— На самом деле, они рассматривались и как символ, и как субстанция, — продолжал Джек, — но термин «пресуществление» появляется лишь много веков спустя. Здесь же ключевым словом было «таинство». Отцы Церкви считали освящен­ные хлеб и вино реальными Телом и Кровью Хрис­та, но они никогда не объясняли процесс превра­щения. Они исповедовали это как благодатное та­инство.

 

Я почувствовал облегчение от того, что нам не придется принимать представление о пресуществлении, отстаиваемое римской церковью, которое я часто критиковал как «улучшение жизни по­средством химии». Но при воспоминании сказан­ного Христом: «Сие есть Тело Мое... Сия есть Кровь Моя...» становилось очевидным, что мы, со­временные евангелисты, сильно исказили эти слова Господа в другом направлении. Кроме того, люди в Коринфе первого столетия не стали бы страдать и умирать просто за символ. Нечто се­рьезное, нечто реальное должно было происхо­дить, когда они принимали Тело и Кровь Господа.

 

Было бы несправедливым пропустить неприят­ную страницу истории. Люди оставили нас, когда мы стали проповедовать и практиковать этот ре­альный, или сакраментальный, взгляд на святое

 

  причастие. Но в этом не было ничего нового. Самого Христа первая волна учеников покинула именно после того, как Он стал учить их: «Если не будете есть Плоти Сына Человеческого и пить Крови Его, то не будете иметь в себе жизни» (Ин. 6:53). Несколькими строками ниже мы находим стих шестьдесят шестой: «С этого времени многие из учеников Его отошли от Него и уже не ходили с Ним».

 

Из документов ранней Церкви нам было ясно, что богослужение было литургическим, и что та­инство святого причастия было центральным мо­ментом всей службы. Честно говоря, некоторым из нас, включая меня, потребовалось определенное время, чтобы почувствовать эмоциональное удов­летворение от литургии и причастия. Я так привык считать, что это две не связанные между собой вещи. Но, будучи убеждены всеобщим свидетель­ством и его соответствием с Новым Заветом, мы начали экспериментировать с этой изначальной литургией в наших церквах. И они начали, спустя некоторое время, казаться более похожими на отчий дом.

 

Доклад об истории Церкви

 

После двух дней предварительных обсуждений проблем богослужения, мы перешли к исследова­нию Джона Брауна по истории Церкви с момента окончания новозаветных событий.

 

  — Самая поразительная вещь, которую я обна­ружил за эти последние три месяца работы — это наличие епископов в первом веке, — начал он. — Я считал, что епископы появились в Церкви позд­нее, где-то в середине второго века. Но, оказыва­ется, они существовали задолго до 100 года.

 

Например, Поликарп, о котором я, конечно, знал. Он был епископом Смирны примерно до 100 г. Ранние авторы, такие как Ириней, говорят, что он был духовным сыном апостола Иоанна, и что он был рукоположен в епископы самими апос­толами.

 

Затем Климент Римский, рукоположенный в епископы в Риме около 90 года. Его связь с апос­толами Христа становится очевидной из упомина­ния его Павлом в Флп. 4:3.

 

Но самым потрясающим из них для меня ока­зался Игнатий Антиохийский — из АНТИОХИИ в Сирии, домашней церкви ни больше, ни меньше, как апостолов Павла и Варнавы, — который был епископом этого города примерно с 67 года до своей мученической кончины в 107 году. Братья, 67 год — это библейское время! Речь идет о самом разгаре новозаветной эпохи. И мы знаем только двоих из Двенадцати, кто умер к этому времени. Несомненно, остальные десять выразили бы каким-то образом решительный протест, если бы должность епископа не была известна и одобрена?

 

Епископ Игнатий известен, разумеется, всем церковным историкам. Он оставил семь писем, на­писанных перед самой смертью, к церквам в горо­дах, через которые он проходил на пути к своему мученичеству. В них не только разъясняются с ис­ключительной ясностью функции епископа, но также рассказывается о присутствии епископов во многих других церквах. Он подчеркивает, что эти первые епископы были поставлены самими апосто­лами и олицетворяют непрерывность апостольско­го служения в Церкви.

 

Мы едва успели прийти в себя от открытия ли­тургии таинства причастия в ранней Церкви, и вот теперь епископы! Ранние епископы — в первом веке. Мы начали штудировать мужей апостоль­ских, собрания сочинений христиан, лично знав­ших апостолов и бывших их учениками, включая труды Игнатия, Поликарпа и Климента, и перед нашими глазами возникло совершенно иное виде­ние христианства.

 

Но и сам Новый Завет оказался достаточно ясным в отношении епископов. Епископ — это не просто термин для обозначения обязанностей блюстителя, но также специальный пост в Церкви. Рассматриваемые с такой точки зрения, новозавет­ные ссылки на епископов становятся предельно понятными.

 

Самое раннее новозаветное упоминание — это Деяния, 1:20, где говорится об измене и замещении Иуды. В первоначальном тексте Библии короля Иакова читаем: «Пусть епископство его примет другой». Некоторые из новейших протестантских переводов искажают смысл этого слова, передавая епископство как «роль лидера» (NIV), «обязан­ности» (Мофатий), «положение» (Гудспид), или, немного лучше, должность (NASB, NKJV). На

 

  самом же деле в греческом подлиннике стоит слово «episcopen», точное значение которого — должность епископа. Ко времени написания книги Деяний это слово не имело другого значения. Две­надцать апостолов, кстати сказать, признавались всеми в качестве первых епископов Церкви.

 

Затем, в своем Послании к филиппинцам, напи­санном примерно в 65 году, апостол Павел пишет: «Павел и Тимофей, рабы Иисуса Христа, всем свя­тым во Христе Иисусе, находящимся в Филиппах, с епископами и диаконами» (Флп. 1:1). По своему буквальному смыслу этот отрывок свидетельству­ет о том, что должность епископа существовала в филиппийской церкви к середине первого сто­летия.

 

Часто возникает вопрос — и мы также с ним столкнулись — о взаимозаменяемости терминов пресвитер и епископ в Деяниях и Посланиях. В самом деле, разве в местах, подобных Деян. 20 (Павел и ефесские блюстители в Милете) и Тит. 1:5 («...поставил по всем городам пресвитеров») одни и те же термины не могут относиться как к епископу, так и к пресвитеру? Несомненно, воз­можность такого смешения понятий существует в некоторых отрывках. Но в любом случае, можно считать доказанным, что и в Новом Завете, и в наиболее ранних документах христианской исто­рии упоминаются три конкретных вида пастырско­го служения: епископ, пресвитер и диакон.

 

Для нас наиболее интересным местом оказа­лась глава 15 книги Деяний — Собор в Иерусали­ме. В Антиохии возник спор о необходимости соблюдения иудейских законов, и местная церковь, не будучи в состоянии самостоятельно решить эту проблему, передала ее на рассмотрение апостолов и братьев в Иерусалиме. Это было в 48 или 49 году. Был созван Собор, чтобы узнать волю Божию и уладить дело.

 

Обратите внимание, что происходит. В присут­ствии «апостолов и пресвитеров» (стих 4) на со­брании, включавшем апостола Петра, после того как все закончили говорить, именно Иаков, брат Господень, а не один из Двенадцати, «начал речь... и сказал: мужи братия, послушайте меня» (стих 13). И Иаков высказал заключительное суждение о том, что должно быть сделано, чтобы разрешить разногласия. Почему Иаков? Почему не Петр или один из прочих Апостолов? Потому, что, согласно всем ранним авторам, которые обращались к этой теме, Иаков был епископом Иерусалима к моменту проведения Собора. И, согласно свидетельству 15-й главы Деяний, он действовал в полном соответ­ствии со своим положением.

 

В моем собственном продвижении от конгрегационной к епископальной форме церковного уп­равления оказались полезными два наблюдения. Во-первых, в современном мире, также как и в Новом Завете, любой епископ, заслуживающий уважения, должен заботиться о том, чтобы услы­шать «аминь» от своей паствы. Ситуация в дейст­вительности такова, что церковь, возглавляемая епископом, является епископальной, пресвитериальной и конгрегационной одновременно. Паства имеет голос, также как и дьякон и пресвитеры. Разница заключается в том, что при конгрегационной форме управления каждый обладает равным правом голоса и паства оказывается, в конце кон­цов, пасущей своего пастыря. В случае еписко­пального управления каждый также имеет право на свое мнение, но спор прекращается епископом. Как и в случае с Иаковом в книге Деяний, епископ принимает окончательное решение.

 

О втором наблюдении лучше всего рассказать, передав разговор, состоявшийся за завтраком с президентом евангелической общины. Мы уже дошли к тому времени до открытия епископов в ранней Церкви и решили принять епископальное управление. Мой друг, чья община относилась к одной из конгрегационных церквей, был несколь­ко удивлен сменой нашего курса. Он был убежден, что Новый Завет учил только конгрегационной форме правления.

 

В ходе разговора мы коснулись вопроса о новом течении в некоторых из его церквей. "Мно­гие наши пастыри сильно увлеклись учением людей вроде Рэя Стедмана о коллективном пресвитериальном руководстве (коллективном старшин­стве), — сказал он. — Возникают трудности, когда в церквях с конгрегационным управлением появляется такой пресвитериальный акцент. Неко­торые из наших церквей уже пошли этим путем".

 

— Что бы вы сделали, если бы конгрегация проголосовала за переход к коллективному пресвитериальному руководству? — спросил я.

 

— Мы не были бы от этого в восторге, но при­мирились бы с ним, если оно не станет постоянным, — ответил он. — Иначе мы превратимся в пресвитериан.

 

— А если люди воспользуются своим конгрега­ционным правом сделать такое руководство посто­янным? — спросил я.

 

— Тогда я должен буду вмешаться и прекра­тить это, — сказал он.

 

— Это будет соответствовать епископальному управлению, — заметил я.

 

На самом деле, в конце концов, кто-то всегда оказывается ответственным. Мы можем говорить о правлении народа, эгалитаризме, конгрегационализме и всем прочем, но, в конечном счете, один человек будет стоять во главе колонны. Разве не этому нас учит природа? В Самой Троице, где три Личности обладают в полной мере Божественной природой, началом и источником единства являет­ся Отец. Будь то на небе или на земле, существуют иерархии армий, людей и ангелов.

 

Есть еще одна вещь, которую мне хочется ска­зать о епископах, и это очень утешительная вещь. После многолетних попыток жить под как можно меньшим руководством, я, наконец, знаю, кто на­делен властью. Я почитаю за честь наклоняться и целовать руку нашего архиепископа, Филиппа, с которым мы равны как братья во Христе, но кото­рому, тем не менее, я охотно подчиняюсь как ие­рарху, ведущему наблюдение за моей душой.

 

Не так много лет назад я бы страстно возразил на только что сказанное мною: "Все это прекрас­но, но что, если у вас окажется плохой епископ". Во-первых, православные христиане помогают в выборе своего епископа. Во-вторых, каждый епи­скоп подотчетен Синоду епископов и, в конечном счете, Патриарху. По этой причине, когда попада­лись плохие иерархи, они устранялись (еретик Несторий занимал самый высокий пост в восточной Церкви, и даже он был замещен). В-третьих, лучше слабый лидер, чем вообще никакого. Анархия — худшая разновидность управления.

 

Я разделяю старый баптистский тезис, что власть может развращаться, и что абсолютная власть развращается абсолютно — хотя ни один православный епископ не имеет абсолютной влас­ти. Но верно и обратное: независимость развраща­ется и абсолютная независимость развращается абсолютно. Ибо такая независимость стимулирует установление абсолютной власти — абсолютной власти в руках каждого индивидуума.

 

Иерархи существовали в Израиле, в новозавет­ный период и на протяжении всей истории Церкви. В библейском контексте они появляются одновре­менно с территориальными образованиями.

 

Доклад о вероучении

 

Мы энергично разбирались с литургией, таин­ством причащения и епископами, когда Ричард Бэлью предложил нашему вниманию добытые им сведения о вероучении ранней Церкви. Мы нужда­лись в передышке, и мы ее получили. Ибо для наших сердец и разума — как людей, принявших апостольское учение — было одновременно уте­шением и вызовом слышать, как неутомимо древ­ние христиане проповедовали и защищали Господа нашего Иисуса Христа как совершенного Бога и совершенного Человека.

 

— Нам предстоит узнать, что каждый важный спор на Вселенских Соборах начинается с тоталь­ной атаки на Самого Христа, — начал Дик Бэлью. — Первая из них достигла апогея летом 325 года, когда Вселенский Собор был созван в Никее для рассмотрения вопроса о ереси, полу­чившей название арианства.

 

Арий был пресвитером в александрийской цер­кви. Он вызвал сильное волнение среди паствы учением о том, что Иисус Христос был сотворен­ным существом, чем-то меньшим, чем совершенный Бог. Согласно Арию, Его жизнь началась в какой-то момент времени. И, подобно всем лжеучителям в истории. Арий для подтверждения своего мнения имел множество библейских цитат с собственным толкованием. Он нашел последователей и среди духовенства, и среди мирян, и число его привер­женцев росло. Его епископ, божественный Алек­сандр, был глубоко озабочен и созвал Собор, ко­торый отверг точку зрения Ария. Когда ересь рас­пространилась, вовлеченной оказалась вся Цер­ковь и даже император.

 

Для того чтобы обсудить и урегулировать эту проблему сотни представителей от всего христи­анского мира собрались в Никее незабываемым летом 325 года. Ибо Иисус Христос обещал Своей Церкви дар Святого Духа, наставляющего на всякую правду, приводящую к познанию полной исти­ны. Это было первой проверкой данного обетова­ния в послеапостольскую эру.

 

Когда собрались делегаты, включая Ария и его последователей, на сцене появилось новое дейст­вующее лицо. Св. Афанасий был блестящим иссле­дователем Писания и преданным последователем Иисуса Христа. За семь лет до этого в возрасте двадцати одного года он уже написал книгу, кото­рой было суждено стать одним из величайших произведений христианской классики всех времен: «О воплощении». Во введении к английскому переводу этой работы К.С.Аьюис сказал, что, когда он открыл эту книгу, то вскоре обнаружил, что «читает шедевр».

 

На Соборе этот молодой человек стал одним из главных защитников апостольской веры. Арию оказалось не под силу соперничать со Св. Афана­сием. По мере того, как проходили недели лета, в Никее в жарких дебатах формировалось прочное православное единомыслие. По прошествии трех месяцев был составлен и подан на рассмотрение краткий документ, содержащий совокупность христианского учения о личности Иисуса Христа. В общей сложности 318 епископов подтвердили и подписали то, что мы знаем сегодня как первую и более длинную часть Никейского Символа веры.

 

Православие Св. Афанасия одержало победу на Соборе. Что касается Христа, то не было вре­мени, когда Он не существовал! Эта истина стала лозунгом Церкви в ее борьбе за упрочение достиг­нутого в Никее, продолжавшейся почти столетие.Арий, хотя и побежденный, не сдался. На самом деле после Никеи его движение расширилось. В некоторые моменты в течение последующих лет казалось, что арианизм может одержать верх — настолько, что кто-то выбил медаль с изречением: «Афанасий против всего мира».

 

Но истина Христова восторжествовала. Он, «рожденный от Отца прежде всех времен», про­поведовался и почитался в единой святой Церкви.

 

Изучение Никеи позволило нам узнать не­сколько вещей, важных для нашего пути к право­славию. Первое и самое важное — оно дало нам твердое определение того, чему учит Новый Завет об Иисусе Христе. До этого наше внимание было поглощено делом Христа — тем, что Он сделал для нас — без должного интереса к тому, кем Он был: вечным Сыном Отца, принявшим человечест­во ради нашего спасения, одновременно Богом и Человеком. Мы, разумеется, верили в божествен­ность Христа, но значимость факта воплощения Сына Божия переживалась нами в недостаточной мере. Никейский Символ веры стал для нас, как он всегда был для православного христианства, той оградой, за которую мы ранее не осмеливались за­ходить в нашем понимании Христа.

 

Во-вторых, Никея показала, как должно осу­ществляться действие Собора в Церкви: когда бла­гочестивые епископы, священники, дьяконы и ми­ряне собираются вместе, чтобы узнать Божествен­ную истину, она сообщается им Духом Святым. Собор в Иерусалиме из главы 15 книги Деяний не был единичным явлением. Вся идея определения воли Божией во взаимном согласии приобрела для нас новый смысл.

 

В-третьих, Никея послужила для нас введением к другим важным Соборам в истории Церкви. Ибо Никея была первым из семи Вселенских Соборов, созывавшихся между 325 и 787 годами, каждый с целью исправить ошибку, и проясняя истину. Эти семь соборов в их совокупности закладывают фун­дамент для церковного понимания апостольских оснований вероучения и служат им охраной.

 

Когда неделя подошла к концу, мы осознали, что наша работа только началась. Если бы наши занятия были чисто академическими, у нас не было бы особых оснований для беспокойства. Но мы приняли обязательство измениться в соответ­ствии с обнаруженной истиной. Если то, что мы обнаружили в ходе изучения Церкви, разделялось и практиковалось всеми христианами повсеместно, и если это отличалось от того, во что мы верим и применяем на практике, мы должны покориться. Мы устали от нововведений; мы стремились к пол­ноте Истины.

 

Мы оставляли остров с тем, чтобы научиться жить в литургии и таинстве причащения и сосре­доточить свою жизнь на почитании Отца, Сына и Святого Духа. Мы уезжали с пониманием и жела­нием епископского надзора и реальности видимо­го авторитета в Церкви. И еще: мы увозили с собой обновленную признательность и любовь к Господу нашему Иисусу Христу — Слово Божие воистину стало плотью и жило в нас!

 

4

В ПОИСКАХ ЦЕРКВИ НОВОГО ЗАВЕТА

В середине 1975 года мы могли уже сделать не­сколько выводов, касающихся Церкви, осно­вываясь на нашем изучении древнехристианской истории.

Церковное богослужение имело специфичес­кую форму, или структуру. Оно было литургичес­ким, берущем свое начало в богослужении, данном Богом в ветхозаветном откровении и получившем свое завершение в Новом Завете во Христе, нашем великом Первосвященнике. Кроме того, к нашему большому удивлению, послеапостольские авторы говорят нам, что этот основной порядок богослу­жения был по существу одинаковым в церквах всего мира.

Ранняя Церковь была сакраментальной. Она единогласно исповедовала таинства как реальность и практиковала их. Бог подавал в них людям Свою благодать. Крещение действительно было очищением грехов и ниспосланием Святого Духа, в точном соответствии с обещанием апостола Петра своим слушателям в день Пятидесятницы (Деян. 2:38). Евхаристические Дары действительно были Телом и Кровью Христа, как Сам Господь убеждал Своих учеников перед смертью (Лк. 22:19—20). В таинстве брака муж и жена на самом деле становились одной плотью.

Возглавление или форма управления Церковью была иерархической с самого начала — ее струк­тура включала епископов, пресвитеров, диаконов и церковный народ. Нашим ответом на эту форму правления было формирование в 1975 году Ново­заветного апостольского ордена (НЗАО) в надеж­де организовать нечто работоспособное и в то же время избежать основания новой деноминации. Мы считали своим долгом основать церкви, обла­дающие следующими двенадцатью свойствами:

1. Благодать.

2. Подлинная община.

3. Откровение.

4. Авторитетное и направленное на служение руководство.

5. Забота.

6. Видение и слышание Бога.

7. Добрые дела.

8. Благочестие.

9. Православное богословие.

10. Богослужение.

11. Радостная надежда.

12. Кафоличность.

К началу 1979 года НЗАО стало Евангелической Православной Церковью. Обещание нашей пастве и друг Другу, что в один прекрасный день мы станем частью исторической Церкви, когда найдем ее в современном мире, по-прежнему оставалось в силе.

В нашем понимании способом распознать прав­ду Божию и Его волю относительно Его людей была соборность. Ранняя Церковь рассматривала различные проблемы и сомнения, с которыми ей приходилось сталкиваться, соборно — будь то на местном, региональном или вселенском уровне. Ранние христиане исходили из того, что сообща они могут определить, в каком направлении Бог ведет Церковь.

Центральным пунктом апостольского вероуче­ния была Святая Троица и воплощение Сына Божия. Эти истины были на переднем крае оборо­ны буквально во всем, во что ранняя христианская Церковь верила, чему она учила и за что она бо­ролась.

Позвольте мне подчеркнуть еще раз, что для нас обретение твердой уверенности в этих реальностях — литургии, таинстве евхаристии, еписко­пальном управлении — далеко не всегда было лег­ким делом. В особенности с литургией и евхарис­тией. То, что они были истинны и практиковались повсеместно в Древней Церкви, было для нас прискорбной очевидностью. Здесь мы ничего не могли возразить. Сложность с древним христианством заключалась в том, чтобы сделать его действующим.

Но разве не всегда так бывает в процессе об­ращения?

Богослужение Церкви к концу первого тысяче­летия ее существования в различных местах имело по существу одинаковую форму. Вероучение было одним и тем же. Вся Церковь исповедовала один Символ веры, одинаковый повсюду, и выдержала много атак. Церковное управление было везде в основном одинаковым. И эта единая Церковь была православной.

1054: Как был потерян Запад

Трения стали нарастать в последней части пер­вого тысячелетия. К началу второго они достигли критической точки. В то время как различные ве-роучительные, политические, экономические и культурные факторы работали на разделение Цер­кви на части, которые впоследствии получат на­звание Востока и Запада, два основных старых во­проса приобрели преобладающее значение: 1) дол­жен ли один человек, папа Римский, рассматри­ваться как главный епископ Церкви? и 2) добавле­ние filioque в церковный Символ веры.

 Папство

Среди двенадцати апостолов Петр был при­знанным лидером. Он говорил от имени Двенадца­ти до и после Пятидесятницы. Он известен как первый епископ Рима. Никто не ставил под сомне­ние его значение.

После смерти апостолов, по мере развития церковного управления, епископ Рима был при­знан первым по чести, даже несмотря на то, что все епископы были равны. Но по прошествии при­мерно трех столетий епископы Рима постепенно начали присваивать себе роль превосходящих над остальными. И, без общего согласия, они ультима­тивно провозгласили себя единственно подлинны­ми преемниками апостола Петра.

Подавляющее большинство других епископов никогда не оспаривали первенство римского епи­скопа, но даже в Италии они открыто отвергали папские претензии быть всеобщим главой Церкви на Земле. Такое изменение древней практики было вызвано двумя факторами: нахождением четырех из пяти патриархов на Востоке (на Западе нахо­дился только Рим) и упадком мощи Римской импе­рии на Западе. Возросшая власть Римского папы стала одним из основных факторов отрыва Рим­ской Церкви и всех, кого она смогла собрать во­круг себя, от исторической православной Церкви.

Добавление к Символу веры

В Церкви стали также проявляться разногла­сия относительно Святого Духа. Исходит ли Свя­той Дух от Отца? Или он исходит от Отца и Сына?

  В Евангелии от Иоанна (15:26) Господь Иисус Христос утверждает: «Когда же приидет Утеши­тель, Которого Я пошлю вам от Отца, Дух Истины, Который от Отца исходит, Он будет свидетельст­вовать о Мне». Это главное положение об «ис-хождении» Святого Духа во всем Новом Завете, и в нем ясно сказано: Он «от Отца исходит».

Поэтому, когда Константинопольский Собор 381 года на закрытом заседании подтвердил Ни-кейский Символ веры, составленный в 325 году, он расширил этот Символ, чтобы провозгласить сле­дующие знакомые слова: «Ив Духа Святого, Гос­пода животворящего, Который исходит от Отца, которому мы поклоняемся равно с Отцом и Сыном».

Но два столетия спустя на поместном соборе в Толедо, Испания (589 год), король Рекарред объ­явил, что должно исповедывать Святого Духа ис­ходящим от Отца и Сына (фраза «и Сына» на ла­тинском языке обозначается словом filioque; поэ­тому данная проблема часто называется «спором о filioque»). Король мог иметь добрые намерения, но противоречил апостольскому учению о Святом Духе. К несчастью, поместный Испанский собор согласился с его ошибкой, и она постепенно рас­пространилась на Западе, хотя вначале и отверга­лась папами.

Исходя из учения Священного Писания, как оно исповедовалось всей Церковью в Никее и Кон­стантинополе, и в течение предшествующих столе­тий, не было никаких оснований полагать что-либо иное, чем исхождение Святого Духа от Отца.

  Но столетие спустя папа римский, сделав шаг, во многом обусловленный сложным переплетени­ем политических факторов, односторонне изменил Символ веры без созыва Вселенского Собора. Хотя это изменение было первоначально отвергну­то и на Востоке, и на Западе — даже некоторыми близкими к Риму епископами — Риму в конце кон­цов удалось заставить Запад капитулировать.

Последствием для западной Церкви, естествен­но, стала тенденция отводить Святому Духу менее важное место, чем Богу Отцу и Богу Сыну. Изме­нение может казаться незначительным, но его пос­ледствия оказались катастрофически огромными. Этот предмет разногласий с отступлением папы от православного вероучения Церкви стал другой оп­ределяющей причиной увековечивания отпадения римской Церкви от исторической православной Церкви — Церкви Нового Завета.

Великая схизма

Конфликт между папой Римским и Востоком нарастал, особенно в отношениях папы с еписко­пом, или патриархом, Константинопольским. Папа зашел настолько далеко, что провозгласил свое право решать, кто должен быть епископом Кон­стантинополя, что нарушало исторический преце­дент и выходило за пределы его компетенции. Папа, не руководствуясь больше правилами управ­ления новозаветной Церковью, пытался политическими средствами подчинить всю Церковь свое­му господству.

Причудливые и запутанные интриги следовали одна за другой по мере того, как ряд римских пап проводил свою постоянную политику попыток контролировать весь христианский мир. Возмож­но, самый неслыханный инцидент среди этих поли­тических, религиозных и даже военных козней, которые касались Востока, произошел в 1054 году. Посланный папой кардинал во время воскресного богослужения положил на алтарь церкви Софии Премудрости Божией в Константинополе доку­мент, отлучающий константинопольского патри­арха от Церкви!

Папа, разумеется, не имел никакого законного права поступать подобным образом. И последст­вия были ошеломляющими. В последующие деся­тилетия были написаны некоторые не очень прият­ные главы истории Церкви. Окончательным ито­гом папских интриг стало отделение римской Цер­кви от Церкви Нового Завета. И эта схизма никог­да не была залечена.

Проходили века, и конфликт продолжался. Все попытки воссоединения провалились, и римская Церковь отдалялась все дальше и дальше от своих исторических корней. Таковы неизбежные послед­ствия уклонения от Церкви. Отход римской Цер­кви от Церкви исторической не смог стать исклю­чением.

Развилка на нашем пути

Итак, вот к чему мы пришли. В своем путеше­ствии через историю мы тщательно проследили тысячелетие неразрывной преемственности в Церкви.

Излишне говорить, что мы подтвердили пред­ставление о Церкви, изложенное на страницах Но­вого Завета. Мы обнаружили ту же самую Церковь во втором и третьем столетиях, подвергающуюся жестоким гонениям, служащую литургию в домах, катакомбах и даже на кладбищах, и руководимую епископами, которые часто заканчивали свой жиз­ненный путь как мученики. Мы нашли ее в четвер­том веке защищающей веру в Никее и в пятом веке — в Халкидоне.

Мы проследовали за ней вплоть до восьмого столетия, изучили ее великие Соборы, полюбили ее апологетов, святых, учителей, то, как они про­поведовали Евангелие, боролись с еретиками и подтверждали почитание святых икон. Мы были поражены тем, как смело встречали в Церкви эти­ческие и догматические искажения вероучения и как постоянно удавалось избежать возможного разрушения. Бог был с Церковью в девятом и де­сятом веках, а миссионерская деятельность Ки­рилла и Мефодия заложила основу для обращения Руси ко Христу, которое началось в 988 году.

Но затем наступил 1054 год, и мы оказались перед лицом выбора. Произошел раскол. Я до сих пор помню физическое ощущение, которое у меня было, когда я сказал своим единомышленникам: "Восток прав в сопротивлении папству и в отрица­нии дополнения filioque". После этого я сделал глубокий вздох. "Я думаю, что это делает нас... православными". И тут же возникло чувство изо­ляции, беспокойства, неприкаянности. Где эта Церковь сегодня? Существует ли она до сих пор? Или она тихо скончалась где-то в позднем средне­вековье?

Надо отметить, что никто из нас, насколько мне известно, не состоял когда-либо в православ­ной Церкви. Большинство из нас даже не знало о ее существовании. По этой причине — я должен с сожалением сообщить — мы решили создать ее за­ново.

Запад: реформация и контрреформация

В течение столетий, последовавших за 1054 годом, в истории несомненно отмечалось рас­тущее различие между Востоком и Западом. Вос­ток сохранял Новозаветную веру во всей полноте, богослужения и обычаи, поддерживающие апос­тольские основы. Западная, или римская, Церковь начала крестовые походы, от которых происходи­ли самые глубокие и болезненные раны, когда-либо нанесенные Востоку Западом, и, возможно, труднее всего поддающиеся лечению. Рим, кроме того, склонился к более рациональной вере. И она стала мощной политической силой в западном мире. Заметим, меньше, чем через пять веков после

  того, как Рим встал на путь односторонних реше­ний в области вероучения и практики церковной жизни, назрел еще один конфликт — и на этот раз не с соседним Востоком, но внутри самого запад­ного лагеря.

Хотя многие на Западе, включая некоторых из пап, высказывались против многих изменений в римской доктрине и практике, остановить процесс упадка не удалось. На этот раз малоизвестный германский монах по имени Мартин Лютер неос­торожно выступил с критикой римо-католической церкви, что, в конце концов, повлияло на ход ми­ровой истории. Его известные «девяносто пять те­зисов», просто призывающие к дебатам по кон­кретным вопросам, были прибиты к двери церкви в Виттенберге в 1517 году. Через короткое время эти тезисы дали начало тому, что получило на За­паде название протестантской Реформации. Лютер дважды искал аудиенции у папы, но получил отказ, и в 1521 году он был отлучен от римской Церкви. Он не собирался разрывать отношения с Римом: в его планы входила только реформация Церкви. Но Рим отказался от уступок. Лютер также стоял на своем. Дверь к единству Запада громко захлопнулась.

Протесты Лютера распространились подобно пожару, раздуваемому бушующим ветром. За ре­формами, которых он добивался в Германии, вско­ре последовали требования от Ульриха Цвингли в Цюрихе, Джона Кальвина в Женеве и сотен других по всей Европе. Питаемая разнообразными поли­тическими, социальными и экономическими факторами, реформация проникла буквально во все углы и щели римской Церкви. Духовный авторитет последней на Западе был значительно ослаблен по мере того, как это грандиозное разделение возни­кало и разрасталось. Отголоски этого конфликта доходят и до наших дней.

В дополнение к проблемам на европейском континенте, английская Церковь также оказалась в процессе поиска собственного пути. Генрих VIII, подталкиваемый своими брачными проблемами, заменил папу римского собой в качестве главы Церкви Англии. А сама английская Церковь ока­жется раздробленной глубокими раздорами, кото­рые повлияют на судьбу Соединенных Штатов и Канады.

По мере того, как десятилетие проходило за десятилетием, многие ветви протестантизма на За­паде принимали все более отличающиеся формы. Были даже течения, которые настаивали на том, что они не являются ни римо- католиками, ни про­тестантами.

Все, кажется, разделяли взаимную неприязнь к епископу Рима и порядкам в его Церкви и все больше и больше желали гораздо менее централи­зованных форм управления. В то время как неко­торые, например, лютеране и англикане, придер­живались традиционной литургии и таинств, дру­гие, такие как реформированные церкви и более радикальные анабаптисты и их потомки, подверга­ли сомнению и отвергали многие библейские ре­альности, включая иерархию, таинства и истори­ческие традиции (независимо от того, когда и где они возникали), полагая, что тем самым освобож­дают себя от римского католицизма.

Сегодня многие искренние, открыто испове­дующие свою веру христиане готовы отвергнуть даже библейские данные, которые подтверждают деятельность христианской Церкви, просто пото­му, что они считают такую историческую деятель­ность «слишком католической». В своем усердии восстановить первоначальную чистоту протестант­ское учение, само того не осознавая, зашло слиш­ком далеко.

Таким образом, хотя они и сохранили в той или иной степени остатки первоначального хрис­тианства, ни протестантизм, ни католицизм не имеют права претендовать на сохранение в исто­рии полноты новозаветной Церкви. Отделившись от православной Церкви, Рим утратил свое место подлинного исторического выражения Церкви Но­вого Завета. В разногласиях реформации протес­танты, при всех своих добрых намерениях, энтузи­азме и верной критике, не смогли вернуться в Но­возаветную Церковь.

Православная Церковь сегодня

Мы потратили десятилетие с 1977 по 1987 год на знакомство с Православной Церковью — ее ду­ховенством и паствой. Казалось невероятным об­наружить точно такую веру во Христа, к какой мы пришли, но она оказалась надежно внедренной в культурную оправу, о которой мы почти ничего не

  знали. Временами мы опасались, что, возможно, не сумеем установить связь с православной Церковью в двадцатом столетии. Подъемы и спады, радости и разочарования этого десятилетия описаны в части 3 этой книги.

В части 2 «Православие и Библия» мы рас­смотрим специфические библейские проблемы, с которыми мы столкнулись как евангельские хрис­тиане, серьезно стремившиеся стать православны­ми. Я расскажу о них так ясно, честно и правдиво, как только смогу. В заключение части 1 позвольте мне сказать несколько ободряющих слов. Церковь Нового Завета, Церковь Петра и Павла и апосто­лов, православная Церковь, несмотря на гонения, политические притеснения и дезертирство на ее отдельных флангах, чудесным образом сохраняет сегодня веру и жизнь Церкви Нового Завета. Надо признать, что стиль Православия выглядит слож­ным для современных протестантов, и это вполне естественно. Но, имея исторические данные о раз­витии Церкви, нетрудно убедиться, что она сохра­нила простую, сосредоточенную на Христе веру апостолов в своих обрядах, службах и даже в ар­хитектуре.

В православии сегодня, также как и во все про­шедшие годы, основы христианского вероучения, богослужения и церковного управления никогда не подвергаются пересмотру. Например, никто не может быть православным священником и отри­цать божественность Христа, Его Непорочное За­чатие, Воскресение, Вознесение и Второе Прише­ствие. В течение двух тысячелетий Церковь не уклонилась со своего пути. Она является Единой, Святой, Соборной и Апостольской. Она — Ново­заветная Церковь. Врата адовы, несмотря на многочисленные попытки, не одолели ее.

Хотя сегодня в мире насчитывается более 225 миллионов православных христиан, многие амери­канцы не знают о Церкви. В Северной Америке православная Церковь до недавнего времени была в основном ограничена этническими рамками, не распространялась далеко за пределы приходов православных эмигрантов, принесших Церковь к берегам этого континента. Православное христи­анство было, по словам митрополита Филиппа, «самым большим секретом Америки».

Две стороны Предания

Семейное Предание

 

6

ПОЧЕМУ НАШЕ БОГОСЛУЖЕНИЕ ЯВЛЯЕТСЯ ЛИТУРГИЧЕСКИМ

 

Как-то незадолго до рассвета я проснулся и не мог больше заснуть. Накануне я размышлял над каким-то местом из книги Деяний, поэтому на этот раз я выбрал чтение Библии.

Когда я занимаюсь разбором какого-то кон-кретного места в Библии или готовлюсь к пропо-веди, я пользуюсь новым вариантом текста короля Иакова. Но в случаях, подобных этому ночному бдению, я обычно выбираю другую версию, чтобы взглянуть по-новому на более знакомый текст. Той ночью я выбрал Новую Американскую Библию — довольно непринужденный перевод, сделанный под покровительством римско-католичес-кой церкви.

Литургическое богослужение в Писании

Я продвигался через книгу Деяний и дошел до главы 13, которая открывается рассказом о церкви в Антиохии, когда они посылали Павла и Варнаву. И тут я дошел до Второго стиха: «Однажды, когда они служили Божественную литургию и пости-лись, Дух Святой сказал...» "Запомним это, — подумал я. — Всем известно, что в основном тексте сказано: «служили Господу и постились». В то время, которое описывается в главе 13 Дея-ний, еще не могло быть литургии".

Поэтому я достал с соседней с моим столом книжной полки греческий оригинал Нового Заве-та. Там в Деяниях 13:2 черным по белому было написано: leitourgounton. He нужно даже знать греческий, чтобы понять значение этого слова! Аитургия была в 13 главе Деяний! Именно протестан-ты исказили перевод.

Согласно Новому Завету, литургия существо-вала в Антиохии, домашней церкви апостола Павла, до 50 года. Это явно противоречит теории, согласно которой литургия проникла в Церковь после того, как люди утратили способность непри-нужденного богообщения под водительством Свя-того Духа. На самом же деле в книге Деяний вы не только находите указание на литургическую форму богослужения, но и видите Святого Духа, говорящего к Церкви во время литургии. Я вспомнил о своих прежних проповедях. Да, многих придется разворачивать обратно.

Приведенный отрывок подает большую надеж-ду тем из нас, кто борется с боязнью «мертвой ли-тургии». В действительности литургия не может быть мертвой. Литургия либо истинна, либо ложна. Это люди бывают мертвыми и живыми. Я назову вам заветную мечту православного христи-анства: энергичные, духовные люди, сослужащие Богу в истинной литургии! Ничто не может этого заменить. Именно это имел в виду Иисус, когда сказал женщине у колодца, что Отец ищет поклон-ников, которые поклонялись бы Ему «в духе и ис-тине» (Ин. 4:24).

Эта ночь побудила меня начать совершенно новое изучение богослужения в Библии. К этому этапу нашего путешествия ни для меня, ни для кого из моих коллег не было секретом, что все ранние источники: «Дидахэ», Иустин Мученик, Ипполит, — говорили о литургическом характере богослужения новозаветной Церкви. Но теперь глагольная форма греческого существительногоleitourgia оказалась присутствующей в самом Новом Завете. Где корни этого явления?

Мои мысли перенеслись к тому месту в Посла-нии апостола Павла к Евреям, где говорится, что Бог повелел Своему народу совершать богослужение отнюдь не по собственному усмотрению. Бог указал конкретную форму, которую народ соблюдал, так что богослужение действительно совер-шалось по образу небесного.

Образ небесного богослужения

Это вызвало следующий вопрос: как соверша-ется богослужение на небесах? Первым отрывком, пришедшим в голову, была 4 глава Откровения, где апостол Иоанн наблюдает небесное богослужение в своем видении: окруженный радугой престол, двадцать четыре старца, облаченных в белые одежды и золотые венцы, семь огненных светиль-ников и все остальное. "Не очень-то похоже на протестантский евангелизм, — пробормотал я сам себе. — Но должно быть что-то более раннее, на-пример, в Ветхом Завете, где повествуется о ком-либо видевшем небеса, скажем, Иезекииле, Илии или Исаии. Вот оно! Исаия. Исаия, гл. 6. Если в Ветхом Завете литургия формировалась по образу небесного богослужения, то описанное в 6 главе книги пророка Исаии, несомненно, может служить прототипом".

На мой взгляд, самый доступный способ пере-дать смысловое содержание 6 главы книги Исаии — это выделить отрывки с прямой речью, — и именно в таком виде я приведу вам этот текст. Описываемое событие произошло «в год царя Озии», около 700 лет до Р.Х. В описании Исаии зафиксированы с замечательной подробностью и точностью все его впечатления. И то, что он записал, не только напоминало богослужение в

древней скинии, что вполне понятно, но и оказа-лось невероятно похожим на историческое богослужение христианской Церкви. Не пожалейте немного времени и прочитайте это короткое описание медленно и вдумчиво.

В год смерти царя Озии видел я Господа, сидящего на престоле высоком и превознесенном, и края риз Его наполняли весь храм. Вокруг Него стояли Серафимы: у каждого из них по шести крыл: двумя закрывал каждый лице свое, и двумя закрывал ноги свои, и двумя летал. И взывали они друг ко другу и говорили:

 

Свят, Свят, Свят Господь Саваоф! Вся земля полна Славы Его!

И поколебались верхи врат от гласа восклицающих, и дом наполнился курениями. И сказал я:

Горе мне! Погиб я!

Ибо я человек с нечистыми устами,

И живу среди народа, также,

с нечистыми устами, —

И глаза мои видели Царя,

Господа Саваофа.

Тогда прилетел ко мне один из Серафимов, и в руке у него горящий уголь, который он взял клещами с жертвенника, и коснулся уст моих и сказал:

Вот, это коснулось уст твоих,

И беззаконие твое удалено от тебя,

И грех твой очищен.

И услышал я голос Господа, говорящего:

Кого мне послать? И кто пойдет для Нас? И я сказал: вот я, пошли меня (Исаия, 6:1—8).

 

Что бы вы сказали, если бы воскресное богослужение имело бы такую же силу? На самом деле, оно ее имеет! Давайте посмотрим на элементы, детали свидетельства Исаии — очевидца небесной литургии — и увидим, как она воздействовала на него через чувства и через его понимание проро-чества.

Видение

Что видел Исаия? В первую очередь он видел «Господа, сидящего на престоле высоком и пре-вознесенном, и края риз Его наполняли весь храм». Под Господом в этом отрывке имеется в виду Вечный Сын Божий. Апостол Иоанн в своем Евангелии цитировал пророчество Исаии о Христе и ссылался на увиденное Исаией на небесах, когда писал: «Сие сказал Исаия, когда видел славу Его и говорил о Нем» (Иоан. 12:41).

Позвольте спросить: возникало у вас когда-нибудь желание увидеть Иисуса Христа? Я имею в виду, увидеть Его так, как вы видите других людей? Я помню, что в моем детстве, а позднее и в юности был период, когда мне казалось, что верить было бы намного легче, если бы я смог хотя бы однажды увидеть Господа.

В конечном итоге верные увидят Его лицом к лицу. И мы призваны ходить верою, а не видением. Но Исаия сподобился Его увидеть, также как евангельские личности, знавшие Его, и так же, как Стефан, и Павел, и Иоанн, видевшие Его даже после вознесения. Но как насчет нас с вами?

Очевидно, что Церковь с древности давала своему народу возможность видения Господа, если хотите, своего рода вспомогательные средства. В своей классической книге «Форма литургии» Грегори Дикс рассказывает, как в раннехристианских домашних церквах в Риме, когда верующие собирались на богослужение, мрачные портреты предков снимались со стен. Они «заменялись мо-заиками с изображениями выдающихся деятелей Ветхого Завета и христианских святых» (стр. 27).

Затем, когда прекратились гонения и церковные собрания из домов добровольцев переместились в специальные здания, символы и изображения стали более смелыми. Так, позади алтаря почти в каждой церкви находилось, согласно Диксу, «изображение, сконцентрированное на фигуре Сына, служившей «точным образом» Отца» (стр. 32). В церквах Востока это было изображение или икона Христа Пантократора, Владыки всех. На Западе это был Христос как Агнец Божий, наш Искупитель.

Таким образом, вы могли видеть Христа во время богослужения. Вместо того, чтобы выстав-лять перед людьми просто голые стены, или деревянные панели, или растительный орнамент, Церковь в течение всей истории мудро представляла взору молящихся иконы Господа Иисуса Христа и Его мучеников. Эти образы, эти окна в небеса дают возможность молящимся Богу увидеть глазами веры, средствами краски Сам Первообраз.

Иногда возражают: "Но разве вторая заповедь из 20 главы книги Исход не запрещает изображения?" Она запрещает ложные изображения — идолы — но не изображения как таковые. Ибо если бы подобающие изображения были запрещены, то почему всего семью главами ниже, в книге Исход 26:1, Бог повелевает: «Скинию же сделай из десяти покрывал крученого виссона и из голубой, пурпуровой и червленой шерсти, и херувимов сде-лай на них искусною работою»?

Томас Ховард говорил, что божественная ли-тургия — это самое грандиозное средство обще-ния всех времен. И это даже больше, чем средство общения, ибо мы участвуем в нем. Мы восприни-маем богослужение всеми пятью органами чувств и, вдобавок, верою. Согласно Дароти Сейерс мы не можем мыслить иначе, как в образах. В данном случае мы снова должны сосредоточить свое внимание на образе Христа и Церковь исторически осуществляла такое сосредоточение через использование икон в Своем богослужении.

Однако, Исаия видел не только Сына Божия. В его видении был престол, Серафимы, двери в не-бесное святилище.

Откровенно говоря, я многие годы считал жер-твенники вещью «ветхозаветной» и для нас не-нужной, так как жертва Христа была принесена один раз и навсегда. Но опять-таки, они присутст-вовали во всей древней Церкви. Знали ли ранние христиане что-то, чего мы не знаем? Часто, когда богослужения проходили в катакомбах, жертвенниками служили гробницы усопших христиан. В домашних церквях жертвенник, в основном, нахо-дился в помещении, которое в течение недели ис-пользовалось как столовая.

В послании к Евреям прямо говорится: «Мы имеем жертвенник» (Евр. 13:10). Конечно, жертва Христа все исчерпывает, мы ничего не можем к ней добавить. Для ранних христиан жертвенник символизировал крест. Он больше не был местом для жертвоприношения в виде крови быков и коз-лов, но теперь он являл реальность креста Христова, на котором Он дал нам навечно Свое распятое Тело и пролитую Кровь. И это так по сей день. Именно с Его жертвенника нам подаются Его свя-тые Дары: Его Тело и Кровь, в великом пиршестве благодарения.

Слышание

В тот день своего пребывания на небесах Исаия не только видел, но и слышал. Услышанный им ангельский гимн «Свят, Свят, Свят Господь Саваоф», стал библейской основой Санктуса, или, в восточной терминологии, Трисвятой песни. Она пелась на земле в течение веков так же, как она ис-полняется на небесах в течение, повидимому, всей вечности.

В пору моего детства одним из наиболее знаменитых руководителей джазовых групп в Америке был Гай Ломбарде. Его лозунг был известен так же хорошо, как он сам: «Сладчайшая музыка по эту сторону небес». Мне неизвестны религиозные убеждения Ломбарде, но можно с уверенностью сказать, что даже в современном мире люди каким-то образом знают, что вершины музыкального творчества должны иметь небесное проис-хождение. И именно небесную музыку слышал Исаия.

Если прообразом наших земных хоров являются, повидимому, певцы ветхозаветного храма, то ангельские хоры, очевидно, пребывают на небесах. Во время богослужения ангельские хоры поют вместе с нами. Задачей же наших земных хоров яв-ляется не замена пения молящихся, но усиление его высшим уровнем красоты хорового пения. И поэтому, когда священник во время так называе-мого Великого Входа выходит из дверей алтаря и идет среди молящихся, неся подлежащие скорому освящению хлеб и вино, хор поет:

 

Иже херувимы тайно образующе

И животворящей Троице

Трисвятую песнь припевающе,

Всякое ныне житейское отложим попечение,

Яко да Царя всех подъимем,

Ангельскими невидимо дориносима чинми.

Аллилуйя, Аллилуйя, Аллилуйя.

 

Одна из вещей, которая приносит мне наиболь-шее удовлетворение в поклонении Богу через участие в испытанной временем литургии Церкви, — это то, что многие места из Библии, которым я раньше не придавал значения, оказываются вызванными к реальной жизни. Получается так, как будто действо небесного богослужения разворачивается в моем родном городе и в христианской общине, к которой я принадлежу. Поскольку литургия есть восшествие народа Божьего к Его небесному престолу, не только Христос реально присут-ствует с нами, но и мы реально присутствуем с Ним, по словам Писания, на небесах.

Дело в том, что существует лишь одна Божественная Литургия, одно Святое Причастие во всей вселенной, ибо оно одно на Небе. Мы, собирающиеся как Церковь здесь на земле, призваны объ-единиться и сослужить небесному воинству. И для осуществления этой цели мы прикладываем большие усилия в своем богослужении, чтобы сделать его соответствующим, — а не противоречащим, — богослужению, совершаемому перед престолом Божиим. Или, говоря словами молитвы Господней, мы хотим быть уверены, что в своем богослужении мы выполняем волю нашего Бога «на земле, как и на небе».

Почему большинство современных протестант-ских течений — традиционных, евангелических и харизматических, — отошло от той исторической формы христианского богослужения? Для ответа позвольте мне ввести новое слово — «Римофобия». Сколько раз вам приходилось слышать, как люди отвергают литургию под предлогом, что «она слишком католическая»? Пусть так, ну и что из этого! Разве вопрос в том, совершает ее Рим или нет? Настало время для всех нас вернуться к Библии. А Библия учит, что богослужение является литургическим — и на небе, и на земле. Один мой Друг, православный священник, никогда в жизни не был на службе в евангелической церкви. Поскольку он был занят в воскресенье по утрам, то решил посетить местную евангелическую церковь в воскресный вечер. "Каковы ваши впечатления, — спросил я его. — Что вы думаете?"

— Проповедь была, действительно, хорошей, — ответил он. — Пастор грамотно обращался с текстом, и я чувствовал, что он изъясняет Евангелие достаточно четко. Я был впечатлен.

Он сделал минутную паузу, стараясь сформулировать другие впечатления. После пары неудачных попыток она наконец взволнованно сказал: "Но остальная часть службы была похожа... я бы назвал ее шоу Лоренса Велка в христианизированном варианте".

Он начал описывать все специальные музыкальные номера, хоровую аранжировку, и слова этих песен, сконцентрированных скорее на нас, на удовлетворении наших потребностей, чем на Триедином Боге, перед Которым мы должны смиренно преклониться. Мы утеряли подлинное богослуже-ние в современном христианстве, и должны по милости Божией вернуть его обратно!

Прикосновение

«И коснулся уст моих», — сказал Исаия о Серафиме, который принес ему горящий угль с жертвенника. Пророк видел нечто, слышал нечто, и теперь он почувствовал нечто. С небесного жертвен-ника был взят клещами горящий уголь и поднесен Серафимом к губам Исаии. Что означало это действие?

После того, как Исаия увидел Господа и услы-шал гимн воспевавших Его ангелов, пророк произнес наиболее естественные в данной ситуации слова: «Горе мне! Погиб Я!» Такую реакцию один детский психолог называл «чувством ох-ох», ко-торое он описал как чувство ребенка, пойманного с поличным на шалости и говорящего себе «ох-ох» при виде приближающегося отца.

Мы с вами почувствовали бы то же, что Исаия. Он являлся гражданином Израиля в то время, когда Господь был сильно разочарован Своим из-бранным народом из-за его непослушания и недостатка веры. Мы читаем всего одной главой раньше (Исаия, 5), что Бог ожидал от Своего виноград-ника «добрые гроздья, а он принес дикие ягоды». «Оставляю его в запустении», — предупреждает он в шестом стихе. Исаия сознавал, что эти слова относятся и к нему.

И вдруг теперь он обнаруживает себя вознесенным на небо пред лице Господа Славы! «Края риз Его наполняли весь храм». Ангелы пели так громко, что «поколебались верхи врат». Посмотрите на реакцию Исаии:

 

Горе мне! Погиб я!

Ибо я человек с нечистыми устами,

И живу среди народа, также,

с нечистыми устами, —

И глаза мои видели Царя,

Господа Саваофа (Исаия 6:5).

 

    Он стоял перед всемогущим Сыном Божиим, исповедуя нечистоту своих уст и жизнь среди не-чистых людей. Что породило эту убежденность в грехе? «Глаза мои видели Царя...» Когда любой из нас видит Христа, мы ощущаем себя оторванными от Него или, по словам Библии, погибшими, по-скольку при этом наш грех становится виден наиболее ярко. Это и есть «чувство ох-ох», возведенное в высочайшую степень.

Итак, что же произошло? То, что происходит всякий раз, когда наши грехи изложены перед Сыном Божиим. Ангел взял горящий уголь — символ святого причастия — с жертвенника, коснулся им уст Исаии и провозгласил перед всем небом: «Вот, это коснулось уст твоих, и беззаконие твое удалено от тебя, и грех твой очищен».

Разве это не похоже на Сына Божия — не только снять грех, но очистить или удалить его от нас, «как далеко восток от запада» (Псалом 102:12). «Иисус Христос вчера и сегодня и во веки тот же» (Евр. 13:8). Он сделает то же самое для нас, когда мы исповедуем свои грехи и получим Его дар с сегодняшнего жертвенника. Видите, как уголь учит нас могуществу святого причастия? Именно поэтому от столетий назад до наших дней, когда священник Православной Церкви принимает Тело и Кровь Христа с жертвенника, его испове-данием служит точное повторение слов божест-венного Исаии: «Се прикоснуся устнам моим, и отымет беззакония моя, и грехи моя очистит». Мы, которые жили в отделении от богослужения и причастия Христа, нуждаемся в Его святом прикосновении. Можно ходить в ту или другую цер-ковь, искать учения того или иного проповедника, тот или иной духовный опыт. Но дело в том, что

вы никогда не найдете настоящего богослужения, божественного богослужения, нигде, вне жизнеподающей благодати Христа в его святой Евхарис-тии. Я и тысячи других это знаем. Мы это пробо-вали. Но все наши поиски заканчивались неудачей.

Псалмопевец сказал: «Вкусите и увидите, как благ Господь! Блажен человек, который уповает на Него!» (Псалом 33:9). На Его священной трапезе нам дано вкусить, увидеть и поверить.

Исаия испытал прикосновение горящего угля Божественного прощения, личностно, т.е. душой и плотью, ощутив Его благость. И тот же исцеляющий наши грехи уголь подается с этого Божественного жертвенника по сей день. Так давайте подойдем смело, с верой и любовью, и приблизимся к Его престолу милосердия.

Запах

Когда Исаия попал в небесный храм, пришло в действие еще одно его чувство. Он ощутил какой-то запах, ибо «дом наполнился курениями».

Я помню так живо, будто это было вчера, как я вошел в алтарь православной церкви Святых Отцов в Тарзане, Калифорния, и почувствовал в первый раз еще сохранившийся запах ладана, ис-пользовавшегося несколькими часами раньше во время отпевания. Я был оскорблен. "Я собираюсь принять православное вероучение, — сказал я себе (на самом деле я его уже принял) — но они никогда не увидят меня, использующим ладан".

Два месяца спустя я снова оказался на бого-служении в церкви Святых Отцов и, естественно, вновь ощутил аромат ладана. На этот раз он показался довольно приятным, поскольку вызвал воспоминания о других вещах, понравившихся мне во время предыдущего посещения. На следующий день я обратился мыслями к Писанию. Израиль ис-пользовал ладан в своем богослужении. Мы постоянно читаем о жертвеннике с ладаном или фимиамом, от которого восходил дым, символизирую-щий молитвы святых. Исаия в своем небесном ви-дении Христа и Его ангелов наблюдал Господа, «сидящего на престоле высоком и превознесенном... и дом наполнялся курениями». Ладан был одним из трех даров, принесенных младенцу Иисусу волхвами. Глава 8 книги «Откровение» говорит нам о фимиаме в вечных небесах. Почему же не использовать его теперь? Помню, тогда я осознал, что именно современные протестанты были исключением, а не правилом. Остальная часть христианского мира использовала ладан в богослужении в течение двух тысяч лет!

Но потом пришла мысль: "А так ли уж все это важно? Стоит ли делать ладан предметом спора? Нужно ли на нем настаивать?"

Несколько лет назад я собирался съездить в Миннеаполис, перевезти свою тещу Ольгу Гриндер на Западное побережье, чтобы она жила около нас в Санта-Барбаре. Ей было семьдесят девять лет и мы решили, с ее согласия, что ей не стоит жить еще одну зиму в Минесоте, тем более одной. Я должен был поехать туда, помочь ей упаковать вещи, выставить дом на продажу и проводить ее на Запад.

Питер Джон, самый младший из шести моих детей, которому было тогда одиннадцать, попросил взять его с собой. "Питер Джон, сейчас середина учебного года, — возразила Мэрилин. — И, кроме того, это довольно дорогое путешествие".

— Я наверстаю школьную программу — я даже возьму с собой домашние задания, — ответил П. Джон — И оплачу часть стоимости билета из своих сбережений.

Нас с женой это не убедило и мы отрицательно покачали головами, пока не услышали следующее предложение, оказавшееся решающим доводом.

— Папа, мама, все остальные дети были старше, когда мы последний раз навещали бабушку. Они все помнят, а я нет. Она продаст дом и я проживу всю жизнь, не помня, как выглядел бабушкин дом.

Я позвонил транспортному агенту и заказал два места вместо одного.

Время нашего путешествия к бабушке пришлось на конец октября. Это была поздняя пора живописного осеннего сезона. В первый вечер нашего пребывания в Минесоту мы сидели втроем в уютной комнате за ужином, доставленным из китайского ресторана. Питер Джон расположился на кушетке перед телевизором.

— Ты помнишь что-нибудь о бабушкином доме? — спросил я.

— Да, две вещи, — ответил он сразу, как будто ожидал этого вопроса. — Я помню обои в этой комнате. Когда я был здесь в последний раз, маленькая девочка, которая жила через дорогу, столкнула меня со своих качелей и я поранил ко-лено. Бабушка принесла меня домой и положила сюда, на кушетку, и я помню, как весь день смотрел на эти обои.

— А другая вещь? — спросил я.

— Запах, — сказал он и засмеялся над своими словами. — Вы можете счесть это моей фантазией, но бабушкины дома всегда имеют особый запах.

У нас с Ольгой выступили на глазах слезы. Ра-зумеется, все бабушкины дома имеют особенный запах. Так же, как дома Бога. Скиния имела свой запах, его имели храм, небеса, и у Церкви есть свой запах. Это запах ладана, который как бы возвышает наше чувство обоняния в течение богослужения, символизируя «благоухание духовное», т.е. некий таинственный аромат Небесного Царства.

Лично мне запах помогает сосредоточиться во время богослужения. И теперь, в ту минуту, когда я вхожу в Церковь, ощущение запаха извещает мой мозг о том, для чего я сюда пришел: поклониться Отцу, Сыну и Святому Духу и помолиться. Так стоит ли пренебрегать ладаном?

Пусть Сам Бог ответит на этот вопрос словами пророка Малахии:

 

Ибо от востока Солнца до запада

Велико будет имя Мое между народами,

И на всяком месте будут

приносить фимиам имени Моему,

Чистую жертву;

Велико будет имя Мое

между народами,

Говорит Господь Саваоф (Мал. 1:11).

 

Писание говорит нам, что с наступлением Церковной эры, когда евангельское благовестие будет распространяться среди иноверных народов, повсеместно будет совершаться приношение фимиама. В богослужении Православной Церкви ладан приходит вместе с ней в каждую новую местность и там, где он отсутствует, богослужению недостает части Божественного откровения.

Богослужение как миссия

В последовательности того дня, когда Исаия видел, слышал, осязал и обонял небесное богослужение, был заключительный момент. Он состоял в том, что Исаия сделал нечто. Когда его грехи были очищены, Исаия был спрошен Господом. Наблю-дая плачевное состояние дел в Израиле, Господь искал пророка, который призвал бы его вернуться на путь истинный. «Кого Мне послать? и кто пойдет для Нас?» (Здесь «Нас» является замечательным ветхозаветным упоминанием Святой Троицы). Исаия тут же ответил: «Вот я, пошли меня». Не все мы призваны быть пророками Божьими («Все ли пророки» 1 Кор. 12:29) и, конечно, литургия, хотя по сути и та же, редко бывает столь драматична. Но что несомненно — все мы, кто поклоняется Богу, призваны свободно и твердо сказать «Да» Христу, что бы Он ни попросил нас сделать.

Именно поэтому во время Божественной литургии в конце некоторых ектений священник или диакон призывает молящихся: «Сами себя и друг друга и всю жизнь нашу Христу Богу предадим». Насколько значительную часть себя мы должны отдать Господу? Всю нашу жизнь. Это и есть наш утвердительный ответ Ему.

Так давайте никогда не уходить с литургии, не предав вновь наши жизни Иисусу Христу с тем, чтобы быть Его слугами, Его посланниками в мире,в который мы идем.

7

НЕ НАЗЫВАЙТЕ НИКОГО ОТЦОМ

Прошло уже несколько десятилетий с тех пор, как Бинг Кроссби воплотил на киноэкране образ, за который он пользуется в Америке любо­вью по сей день — отца 0'Малли. В нашем доме в течение многих лет мы с Мерилин берем детей и засиживаемся допоздна, чтобы посмотреть по те­левизору рождественский повтор этого фильма. Несколько раньше в этом веке один из выдающих­ся гуманистов нашего времени, отец Фланаган, ос­новал Молодежный Город в Небраске. Это учреж­дение стало известным на всю страну, приютом для бездомных молодых людей. Мать Тереза, за­ботящаяся о бедных и обездоленных в Индии, яв­ляется во многих отношениях его современным «двойником».

Но как мы должны относиться к этим титулам? Мы восхищаемся делом и личностью таких людей, но разве Библия не запрещает называть кого-либо из людей отцом? 

Будучи раньше радикальным протестантом, я называл священника отцом только в случае абсо­лютной необходимости — иногда про себя молит­венно прося Господа простить меня. И теперь, когда я сам священник, я вижу такие же колебания у других. Это была одна из проблем, с которой мы боролись на пути к Православию. 

Некоторые утверждения, сделанные Иисусом Христом, часто оказывались поводом для больших разногласий, как внутри, так и вне Церкви. Его слова из Евангелия от Матфея: «И отцом себе не называйте никого на земле, ибо один у вас Отец, Который на небесах» (Мф. 23:9), — не оказались исключением. Я должен признаться, что для нас, евангелических христиан, составляло большую трудность звать настоятелей православных прихо­дов отцами.

Проблема интерпретации

Некоторые протестантские интерпретаторы уверены, что Иисус указывал на недопустимость именования церковных руководителей отцами. Ра­зумеется, они считают, что под «отцами» в да№ ном месте Писания имеется в виду духовный отец. Исходя из этого, они отказываются называть свое духовенство отцами, предпочитая такие наимено­вания как пастор, преподобный или даже брат.

Поэтому вначале позвольте отметить, что «ду­ховный отец» — это скорее толкование слов Гос­пода, нежели то, что Он в действительности имел в виду. Я не отрицаю необходимости толкования Писания. Я лишь хочу подчеркнуть, что Господь сказал «отец», а не «духовный отец».

Что здесь является предметом спора? То, что, понятое буквально, предупреждение Иисуса про­тив именования кого-либо отцом оказывается не только запрещает именовать священников отцами, но также лишает этого названия земных отцов, древних отцов Церкви, и даже отцов города — не так ли? Ибо в действительности утверждение Гос­пода, как оно выглядит в тексте, означает, что только одна Личность может когда-либо имено­ваться Отцом, а именно, наш Отец, Сущий на не­бесах.

Но должны ли слова Господа пониматься бук­вально, как это обычно делается? Действительно ли мы не можем называть православных священни­ков отцами? Если же это так, то сразу возникает проблема с несколькими другими библейскими местами, включая некоторые высказывания Апос­тола Павла. Коринфской церкви Апостол писал: «Ибо, хотя у вас тысячи наставников во Христе, но не много отцов; я родил вас во Христе Иисусе» (1 Кор. 4:15). Не называет ли себя Павел духовным отцом коринфян — «отцом Павлом», если хотите?

Кроме того, он смело ссылается на своих ду­ховных предков как на наших «отцов». А к отцам по плоти из Колосса он обращается следующим образом: «Отцы, не раздражайте детей ваших, дабы они не унывали» (Кол. 3:21). Очевидно, что Апостол Павел не понимал слова Господа Иисуса Христа так, что отцом должно называть только не­бесного Отца.

Можно также вспомнить, что когда богач уви­дел на небесах «Авраама и Лазаря на ложе его» и обратился к Аврааму: «отче Аврааме!», тот не от­ветил «Разве ты не знаешь, что только бог Отец может быть назван Отцом?» Наоборот, он сказал:«Чадо! Вспомни» (Лк. 16:20—31).

Другие титулы

Но давайте посмотрим дальше. В добавление к словам «один у вас Отец», Иисус также провоз­гласил: «Не называйтесь учителями, ибо одни у вас Учитель — Христос» (Мф. 23:8). Однако, Иисус Христос Сам признал Никодима «учителем Израилевым» (Ин. 3:10). И в антиохийской церкви определенные люди назывались «пророками и учителями» (Деян. 13:1).

Апостол Павел не только считал учителей да­рами Божиими Церкви, но и не колеблясь называл самого себя «учителем язычников» (1 Тим. 2:7). Кроме того, в настоящее время большинство из нас называли некоторых людей учителями вос­кресной школы. В семинарии, одной из высочай­ших рекомендаций, которой мог удостоиться про­поведник семинарской церкви — это быть представленным в качестве одаренного учителя Биб­лии. Таким образом, данная дискуссия выходит далеко за пределы любой протестантско-католической полемики.

Следовательно, говоря, что мы не должны звать отцом и учителем никого, кроме Бога Отца и Самого Христа, Господь Иисус не имел ввиду об­суждать проблему использования данных форм обращения как таковых. Ключ для искомого тол­кования дает нам контекст упомянутого отрывка.

В стихе со словами «отцом ... не называйте ни­кого на земле» наш Господь обличает некоторых современных Ему фарисейских учителей, которые использовали эти специальные обращения для до­стижения собственных целей. И если бы эти веро­отступнические учителя использовали другие ти­тулы, вроде преподобного или пастора, Иисус, мне кажется, сказал бы также: "Не называйте никого преподобными или пасторами".

Что имели в виду фарисейские учителя?

Так для каких же целей фарисеи использовали титулы «отец» и «учитель»? Ответ следует ис­кать, по крайней мере, в двух областях, ключевых для власти: учительстве и личных качествах.

Рассмотрим сначала учение этих фарисейских учителей. Они начали его с правильных положе­ний, с Закона Моисея. Иисус сказал: «На Моисеевом седалище сели книжники и фарисеи» (Мф. 23:2). Моисеев Закон был подлинным преданием. Бог дал его Израилю через Моисея. Обязанностью фари­сейских учителей было сохранить это предание и передать его в неизменном виде следующему поко­лению.

Слишком часто, однако, случалось, что тот или иной учитель добавлял крупицу собственной муд­рости к подлинному преданию, тем самым замутняя его. Вместо того, чтобы передать от поколения к поколению этот священный залог вместе с его подлинным истолкованием, такой учитель добав­лял личную интерпретацию. В свою очередь его ученики, став сами учителями и подражая настав­нику, делали то же самое. И Божественное преда­ние в очередной раз превращалось в предание че­ловеческое. (Некоторые вещи никогда не изменя­ются, не так ли!).

Конечным результатом всего этого процесса было сведение на нет подлинного Моисеева преда­ния. Именно этим фарисейским учителям Иисус говорил: «Ибо вы, оставивши заповедь Божию, держитесь предания человеческого» (Мк. 7:8). И затем: «Хорошо ли, что вы отменяете заповедь Божию, чтобы соблюсти свое предание... устраняя слово. Божие преданием вашим, которое вы уста­новили» (Мк. 7:9, 13).

Для того, чтобы покончить с этим человечес­ким преданием, вытеснившим предание Моисея, и вернуть людей к истине, Иисус сказал своим уче­никам: «А вы не называйтесь учителями». Други­ми словами, он повелевал им не использовать свое положение отцов и учителей как возможность для группировки последователей вокруг своих част­ных мнений. Ибо поступать таким образом означа­ло «затворять Царство Небесное человекам».

Вместо этого с приходом Христа эти фарисей­ские учителя — а на самом деле все, кто бы ни проповедовал Слово Божие, — призваны были верно передавать своим последователям подлин­ное предание только одного Учителя: Самого Христа. Библия называет это конкретное предание, словами Апостола Иоанна, «учением Христовым».

В действительности, как мы отмечали раньше, именно поэтому учение Двенадцати стало извест­но как «апостольское учение».

С их времени сменяющие друг друга поколения отцов и учителей Церкви передавали и охраняли апостольское учение о Христе со всей тщательнос­тью, ибо оно представляет подлинное толкование Священного Писания.

Эту верность подлинному христианскому веро­учению. кстати сказать, можно лучше всего уви­деть в деятельности Семи Вселенских Соборов Церкви, созывавшихся между четвертым и вось­мым веками. Каждому, кто объявляет себя учите­лем христианской веры, надлежит точно придер­живаться Апостольского учения, переданного от поколения к поколению посредством этих Собо­ров. В противном случае он подвергается риску введения своего собственного «частного мнения».

Так же как справедливо, что всем учителям христианской веры необходимо выбрать правиль­ную отправную точку, а именно, Священное Писа­ние, правда и то, что они должны дать правильное и точное истолкование Священного Писания, ос­нованное на учении, переданном святыми и боже­ственными учителями и отцами Церкви, особенно на Семи соборах.

Почему Семь Вселенских Соборов так важны? Потому, что они указывают на подлинное учение о Личности Господа Иисуса Христа и о Святой Троице. Они верно отражают учение Священного Писания о единственном истинном Учителе и На­ставнике, Иисусе Христе. Учителя и отцы, которые предлагают частные толкования, противоречащие учению о Христе, изложенном на Семи Вселенских Соборах, не должны, по-моему, признаваться ис­тинными учителями и отцами.

Личные качества учителей

Вторым важным моментом в руководстве фари­сейских учителей, беспокоившим Иисуса, был лич­ный характер. Он заметил главный недостаток в характере книжников и фарисеев, который можно назвать самовозвышением. Они использовали свое положение отцов и учителей среди народа Божье­го для того, чтобы возвышать самих себя. Они хо­тели быть уверенными в том, что получают соот­ветствующее признание — офис с коврами и при­мыкающей сауной, и серебристый четырехдверный "Бьюик". Видя эти личностные недостатки, Иисус сказал: «больший из вас да будет вам слуга; ибо кто возвышает себя, тот унижен будет; а кто уни­жает себя, тот возвысится» (Мф. 23:11—12).

  Их дух самовозвышения проявлялся в несколь­ких аспектах. Во-первых, в лицемерии. «Ибо они говорят, — сказал Иисус, — и не делают». Много слов и мало дела. Их слова мало стоили, так как полностью противоречили их поведению. Они хва­лились долгими молитвами и при этом «поядали домы вдовиц».

Они предпочитали клясться храмовым золо­том, нежели самим храмом, освящающим золото, обнаруживая тем самым свою скрытую любовь к деньгам. Хотя они и платили десятину с мяты, аниса и тмина, что делали охотно, но пренебрега­ли гораздо более важным в законе: судом, милос­тью и верой.

Поскольку они были лицемерами в этом и многом другом, Господь подытожил Свое обличе­ние словами: «Так и вы по наружности кажетесь людям праведными, а внутри исполнены лицеме­рия и беззакония» (Мф. 23:28). Очевидно, их «внутреннее» не соответствовало их «внешнему», потому что они были полны духа самовозвышения и эгоизма.

Другим проявлением их духа самовозвышения была явная недостаточность собственного реаль­ного служения. «Связывают бремена тяжелые и неудобоносимые и возлагают на плечи людям, а сами не хотят и перстом двинуть их» (Мф. 23:4).

Нельзя было обнаружить грязи у них под но­гами, или пятен на их одеждах. Они просто были группой обленившихся руководителей, которые ожидали услужения от других, вместо того, чтобы служить самим. Неудивительно поэтому, что Иисус велел не уподобляться им, ибо «больший из вас да будет вам слугам (Мф. 23:11).

Третьим проявлением их духа самовозвышения была самовлюбленность, выражавшаяся в желании быть на виду у людей. Она проявилась также в их любви к председательству на пиршествах и в сина­гогах и приветствиям в народных собраниях, так, чтобы люди звали их при этом «учитель! учитель!» Такая самовлюбленность была прямым нарушени­ем Моисеева закона, на хранение которого они претендовали. Ибо весь Моисеев закон может быть суммирован в двух великих заповедях, наи­большая из которых: «Возлюби Господа Бога тво­его всем сердцем твоим, и всею душею твоею, и всем разумением твоим» (Мф. 22:37).

И вторая, подобная ей заповедь: «Возлюби ближнего твоего, как самого себя» (Мф. 22:39).

Таким образом, эти отцы и учителя не воспи­тывали свой народ в любви к Богу и ближнему. На­против, они проявляли дух самовозвышения и эго­изма, исполненный любви к себе.

Решение Христа

Следовательно, перед лицом отвратительного и постыдного вероотступничества этих религиозных вождей Иисус сказал своим ученикам: «Отцом себе не называйте никого на земле, ибо один у вас отец, Который на небесах». В то время, как отец Авраам и другие великие деятели в истории Из­раиля своей верностью заслужили такой титул, фарисеи и книжники утратили роль отцов. Они должны были прекратить использование такой формы обращения, а вместо этого поклониться Самому Богу как Первоисточнику всего отцовства.

Сделав Свое предупреждение, Иисус обратил­ся к нам с величайшим из всех повелений. Он ука­зал в Своей Церкви отцов и учителей и тех, кого они ведут к любви к Богу и ближнему.

Как следует поступать нам?

С самого начала истории Церкви, подобно тому, как это было в ветхозаветном Израиле, те, кто помазывался Богом на служение, назывались определенными именами: пророк, учитель, рабби (в Израиле) и отец. Позднее появились и другие титулы, такие как преподобный, пастор, профес­сор или брат (для некоторых евангелических пас­торов и католических и православных монахов). Эти наименования выражают как теплое отноше­ние, так и достоинство. Так же как в наших семьях есть тот, кого мы с любовью называем отцом, так и в христианском братстве мы почитаем и будем почитать тех, кто привел нас к новому рождению через Господа Иисуса Христа. Какое же имя под­ходит им больше, чем отец?

Иисус предупредил против наименования недо­стойных людей отцами и учителями, чтобы сохра­нить чистоту руководителей Своего святого наро­да. Являются ли они епископами, отцами, учителя­ми, диаконами или пасторами, все они должны ос­таваться верными истинному учению Церкви Христа и проявлять в своем характере божественное смирение, вводящее Церковь в любовь Святой Троицы и ближнего.

Будучи сам священником, я нахожу удовлетво­рение в наименовании старших собратьев священ­ников отцами, ибо действительно рассматриваю их как таковых. В самом приходе этот титул служит теплой и интимной разграничительной линией, ко­торая отличает (но не разделяет) тех в теле Хрис­товом, кто призван вести других и проявлять о них заботу.

Во время нашего «путешествиям, после того, как мы согласились использовать термин «отец» в качестве подобающего наименования священника, мы сказали людям, что они, разумеется, свободны продолжать употреблять термин пастор, если так для них проще. Вскоре, однако, более естествен­ным термином стал отец и именно его мы исполь­зуем сегодня.

Результатом этого стали две вещи. Люди знают, что существует духовный «глава дома», поставленный для того, чтобы символизировать главенство Христа и быть проводником Его мило­сердия и любви. Кроме того, обращение «отец» служит духовенству напоминанием о том, кем они являются: не только хорошими ораторами, или ад­министраторами, или правителями, или проповед­никами — но в первую очередь, отцами для народа Божьего. Если они являются таковыми, то и все остальные их роли имеют гораздо больше шансов на успех. 

8

 

ВОЗДАЯНИЕ  ДОЛЖНОГО ПОЧИТАНИЯ ДЕВЕ МАРИИ

 

Можно смело сказать, что ни одна из дочерей человеческих в истории не была более не­правильно понята современным христианством, чем Дева Мария.

 

Вероятно также, что если не удастся преодо­леть разногласия между двумя ветвями христиан­ства, касающихся Марии, то причиной этого будет упорное нежелание иметь дело с библейским дан­ными.

 

Я слышал, как Билли Грэм говорил по меньшей мере полдюжины раз в течение ряда лет: "Мы, евангельские христиане, не воздаем Марии подо­бающего Ей почитания".

 

  Его утверждение поднимает ключевой вопрос о Марии: каково подобающее ей почитание? Преж­де, чем искать ответ в Писании, давайте откровен­но признаем проблему, которая делает нашу зада­чу намного более трудной, чем она должна быть.

 

Напряженная эмоциональная атмосфера, кото­рая окружает этот предмет, приводит к притупле­нию нашей объективности в рассмотрении вопроса о Марии. Воспитание, которое получают многие из протестантов, учит подвергать сомнению или даже отрицать почитание, воздаваемое Марии в христи­анском богослужении и искусстве. По этой причи­не наше мнение часто оказывалось сформирован­ным заранее. Мы позволяли своим предубеждени­ям окрасить наше понимание даже текстов Писа­ния, касающихся Марии. Мы не позволяли фактам говорить самим за себя.

 

Когда мы попытались взглянуть на Марию честно и открыто — а это было для нас нелегко — мы обратились в первую очередь к Библии, кон­кретнее, к Новому Завету. Затем мы перешли к Ветхому Завету. В процессе нашего исследования мы также рассмотрели высказывания ранних отцов Церкви по данному вопросу. Мы взглянули на историю Церкви в целом, чтобы попытаться по­нять и то, как Дева Мария почиталась подобаю­щим Ей образом, и то, как прокрались неверные представления о Ней.

 

Свидетельства Нового Завета

 

Итак, чему же учит Новый Завет о Деве Марии? Мы можем найти по меньшей мере четыре основ­ных ответа на данный вопрос.

 

Мария — величайшая из всех

 

людей, когда-либо живших

 

В то время, как Господь Иисус Христос открыл нам, что на земле не было более великого человека из рожденных женами, чем Иоанн Креститель, и архангел Гавриил, и святая Елисавета сказали Марии: «Благословенна Ты между женами» (Лк. 1:28. 42).

 

Она является благословеннейшей по несколь­ким причинам, главная из которых та, что они приняла, выносила, родила и воспитала Самого Спасителя наших душ. Тот, Кто сегодня занимает небесный престол Давида и царственно восседает по правую руку от Бога Отца, вочеловечился и стал нашим Спасителем через Ее чрево. Она была избрана Отцом, чтобы произвести на свет Его Еди­нородного Сына.

 

Мария стала первой в истории личностью, ко­торая сподобилась встретить и принять Христа как своего Спасителя. Мы с вами призваны воцарить Господа в наших сердцах и жизнях — следуя в этом примеру Марии. В раннехристианской исто­рии Она именуется «первой из искупленных».

 

Я помню, как несколько лет назад вошел в цер­ковь в пригороде Чикаго и увидел изображение, или икону, Марии с простертыми руками в центре

 

  апсидной стены точно за алтарем. Моим первым чувством было удивление, почему не один Христос был изображен в этом особом месте в церкви, хотя Он и был показан в большом круге, наложенном на сердце Марии.

 

Когда я спросил, с чем связано такое располо­жение Ее образа, бывший со мной православный богослов пояснил: "Это одна из величайших еван­гельских икон во всей Церкви. То, что вы види­те — это Христос, пребывающий как Господь в жизни Марии, и Ее простертые руки означают приглашение нам с вами позволить Ему пребывать в наших жизнях, так же, как в Ее". Я по сей день нахожусь под воздействием этой иконы. Ибо она служит для всех нас примером полного предания своей жизни Иисусу Христу.

 

Мария благословенна также потому, что Она обрела благодать в глазах Божиих. Приветствен­ными словами Гавриила к Ней были: «Радуйся, Благодатная! Господь с Тобою!» (Лк. 1:28). Затем он успокоил Ее, сказав: «Не бойся, Мария, ибо Ты обрела благодать у Бога» (Лк. 1:30).

 

Что делает человек, чтобы стать Божиим из­бранником, получить от Него награду? Помните Корнилия в 10 главе книги Деяний? Он был первым иноплеменником, обратившимся ко Христу, — «благочестивый и боящийся Бога..., творивший много милостыни народу и всегда молившийся Богу» (Деян. 10:2). Двумя стихами ниже ему было сказано в видении: «Молитвы твои и милостыни твои пришли на память пред Богом». Господь об­ратил внимание на его ревностное служение и подал ему спасение. Подобным же образом чисто­та Марии обрела благодать у Бога, и она была из­брана, чтобы дать рождение Его Сыну.

 

Хочу ли я сказать, что спасение зарабатывает­ся человеческими достоинствами? Ни в коем слу­чае! Как ни похвально для нас жить в чистоте, нравственная жизнь сама по себе еще не является достойной спасения. Иначе почему Марию называ­ли первой из искупленных или почему Корнилию необходимо было креститься во Христа Апосто­лом Петром? Молитва и праведная жизнь, однако, привлекают внимание Бога. Когда мы ищем Его всем своим сердцем, мы находим Его! Когда мы от­даем Ему все, что имеем, саму нашу жизнь, мы ста­новимся Божиими избранниками. Именно это сде­лала Мария, и именно поэтому Она должна прини­маться нами как величайшая из всех в истории до­черей человеческих.

 

Мария — образец христианской жизни

 

Православная Церковь учила с самого начала, что Мария является ярчайшим примером или про­тотипом того, что случается с личностью, совер­шенно верующей в Бога. Всего, чем мы стремимся стать во Христе, Она уже достигла. Все мы долж­ны «принять» Христа (Ин. 1:12). И, как уже отме­чалось выше, Мария была первым человеческим существом, принявшим Христа. Из миллионов, по­святивших свою жизнь Христу, Мария была пер­вой и совершеннейшей. Следовательно, всем, что

 

  обещано нам в Священном Писании, Мария уже обладает.

 

Наш образец послушания. Хотя Бог несомнен­но знал, что Мария желала угодить Ему, Он не принимал Ее служение как необходимо, принуди­тельно должное. Ангел объяснил Ей, как должен явиться Христос. «Дух Снятый найдет на Тебя, и сила Всевышнего осенит Тебя; посему и рождае­мое Святое наречется Сыном Божиим» (Лк. 1:35).

 

Теперь Марии предстояло принять решение. Согласна ли Она? Вслушайтесь в Ее ответ, ибо он является входом в мир духовного делания для всех нас. «Се, раба Господня, — сказала Мария. — Да будет мне по слову твоему» (Лк. 1:38).

 

Даже если мы совершенно искренни в своем желании следовать за Богом, Он никогда не при­зовет нас к этому без нашего согласия. Подобно Марии, мы должны свободно согласиться быть у Него в послушании и следовать Его воле.

 

Кстати сказать, спустя около тридцати лет Марии снова представилась возможность просла­вить Своего Господа. Она была с Иисусом на свадьбе в Кане Галилейской. Слуги, которые были ответственны за празднество, обнаружили, что у них кончилось вино. Мария не имела никаких со­мнений насчет того, кто может решить их пробле­му. Указывая на Своего Сына, Господа Иисуса (Ин. 2:5), Мария сама всю свою жизнь следовала совету, данному Ею этим слугам. Это и является причиной того, что она служит всем нам примером христианского послушания.

 

  Наш образец чистоты и святости. Нам, ко­торые названы святыми братьями (Евр. 3:1), повелено быть святыми, потому что свят Бог (1 Петра, 1:15—16). Мы должны представить наши тела в живую жертву (Римл. 12:1). Так разве не естест­венно, что Мария, чье тело восприняло Бога Во­площенного, должна именоваться Церковью «свя­тейшей из всех»?

 

Если, как Церковь, мы призваны не иметь «пятна или порока или чего подобного, но дабы она была свята и непорочна» (Ефес. 5:27), то не следует ли отсюда, что Она, которая является ро­дительницей Господина этой Церкви, должна об­ладать такой же святостью? Разумеется, мы имеем все основания взирать на Марию как на свой при­мер святости и чистоты.

 

Наш образец царского достоинства и заступ­ничества. Если Священное Писание провозглаша­ет всех нас царями (Откр. 1:16), так ли странно, что Церковь относится к Марии как к Царице? Если Библия обещает, что мы с вами будем судить ангелов (1 Кор. 6:3), так ли удивительно, что Цер­ковь воспевает Марию как «Честнейшую Херувим и Славнейшую без сравнения Серафим»?

 

Помимо того, что Мария по милости и силе Божией победила грех и смерть, она была увидена на небе Псалмопевцем в проблеске пророческого взгляда. Ибо в 10 стихе 44 псалма Царем является Христос, Царицей, стоящей по правую сторону от Него — Мария. Так и должно быть. Если Бог может сделать нас «царями и священниками» (Откр. 1:6) в вечности, Он несомненно обладает прерогативой увенчать Марию еще более высоким титулом в не­бесной иерархии.

 

Если Апостол Павел учит нас, как царственное священство, молиться «во всякое время духом... за всех святых» (Ефес. 6:18), так ли чрезмерно испо­ведовать со всей Церковью, что святая Мария (вместе со всеми святыми, которые перешли от смерти к жизни и непрерывно предстоят перед Христом) ходатайствует перед Своим Сыном от имени всех людей? Ибо Мария является прототи­пом того, чем все мы должны быть.

 

Мария — мать Бога

 

Здесь мы затрагиваем вопрос, более чувстви­тельный для многих из нас. Это одна из тех эмо­циональных проблем, о которых я упоминал ранее. Нравится нам это или нет, но Библия учит, что Мария является Богоматерью. Давайте сначала посмотрим текст, а затем обсудим, почему этот ти­тул так важен для нашей христианской жизни в Церкви.

 

После того, как Она зачала в Своем чреве Христа, Мария посетила дом родственников — За-харии и Елизаветы, которые должны были вскоре стать родителями Иоанна Крестителя. Когда Мария приветствовала Елисавету, та назвала Ее «Благословенной» и сказала: «И откуда мне сие, что пришла Матерь Господа моего ко мне?» (Лк. 1:43). Елисавета знала, что ее Господь, Мес­сия Израиля, был Богом. Ей с детства были извест­ны слова: «Слушай, Израиль: Господь Бог наш,

 

  Господь един есть» (Втор. 6:4). И она знала, что ее Господь находился в чреве Марии.

 

Этот титул — Матерь Божия — приобрел ог­ромную важность в четвертом столетии, когда ере­тик по имени Несторий — человек, занимавший высокое положение в Церкви, — провозгласил, что находившийся в чреве Марии был, несомненно, человеком, но не был Богом. Православные хрис­тиане в один голос заявили: "Ложь! Считать Хрис­та кем-то иным, кроме Бога во плоти, противоре­чит христианству. Ибо если Тот, Кто был в чреве Марии, не является Богом, мы мертвы в наших гре­хах". Чтобы защитить совершенную божествен­ность Христа, Церковь всегда настаивала, чтобы Мария по праву называлась, как это было открыто Елйсавете, Богоматерью.

 

Этот титул, разумеется, не означает «мать Святой Троицы», поскольку Святая Троица не имеет матери. Так же как он не означает, что Мария сотворила Личность, являющуюся Богом Сыном. Он говорит о Марии, как о Богоносице (по-гречески — Theotokos), Матери Сына Божия, воспринявшего совершенное человечество в Ее чреве.

 

Когда человек покупает большой участок земли и выгоняет скот пастись на нем, он ограж­дает свое пастбище. Он делает это для того, чтобы обезопасить свой скот, не дать ему разбрестись и отбить охоту у воров. Подобно этому. Церковь ставит догматические ограждения вокруг своих фундаментальных истин. А ничто не является более основным и важным для нас, чем божественность Христа. Поскольку Христос — Бог, мы уста­навливаем твердую и безоговорочную ограду во­круг Его Божества нашим непоколебимым испове­данием того, что Мария — Матерь Божия.

 

Так же как мы настаиваем на девственном рож­дестве Христа, мы настаиваем на том, что в тече­ние тех девяти месяцев, когда Мария носила Его в Его человечестве, Он в каждый момент был в рав­ной мере совершенным Богом. Таким образом, мы говорим смело и твердо, что Мария — Матерь Божия, Theotokos, Богоносица. Утверждать что-либо меньшее означает вставать на сторону тех, кто отрицает Божество Христа.

 

Мы должны почитать Марию

 

и называть Ее благословенной

 

Теперь настала очередь самого тяжкого испы­тания. Оказывается, Мария не только блаженней­шая из женщин, наша модель христианской жизни и Матерь Божия, но, кроме того, мы призваны чтить и благословлять Ее. Почему мы так решили? Этому учит нас Библия.

 

Во время своего трехмесячного пребывания в доме Елисаветы, Мария произнесла одну из краси­вейших во всем Писании молитв хваления Господа. Она начинается словами «Величит душа моя Гос­пода» и известна под названием «Песнь Пресвя­той Богородицы».

 

В этой молитве, внушенной Духом Святым, Мария пророчествует: «ибо отныне будут убла­жать Меня все роды» (Лк. 1:48). По существу, все поколения в истории Церкви именно так и делали; лишь в последние два столетия эта практика была нарушена. Наше поколение американских христи­ан переполнено теми, кто отказывается благослов­лять Ее, и мы должны изменить такое положение вещей. С самого начала документально зафикси­рованного христианского богослужения право­славные христиане проявляли особую заботу о том, чтобы воздавать должное почитание Марии во время служения литургии. Сохраняя древний гимн, который начинается со слов «Достойно есть, яко воистину, блажити Тя, Богородицу». Она на­зывается в этом гимне также «присноблаженной и пренепорочной». Библейское повеление почитать Марию должно воспринимать серьезно и следо­вать ему.

 

Она вне всякого сомнения заслуживает почита­ния и благоговения. И поскольку Христос — наш старший Брат, Первенец из многих братьев, мы также почитаем Деву Марию как свою Мать и свою Госпожу. Подобно тому, как Ева была мате­рью старого Адамова рода, Мария — подлинная Мать нового рода: Тела Христова, Церкви.

 

Возможно, именно отказ от почитания Марии является одной из причин того, что наше поколе­ние отказывается почитать кого бы то ни было во­обще. Например, когда в следующий раз по теле­визору будут показывать президентскую пресс-конференцию, понаблюдайте внимательно, как ведут себя некоторые представители прессы! От­нюдь не пытаясь просто получить информацию, многие имеют своею целью лишь шантаж и предна­меренную непочтительность.

 

 В то время, как Слово Божие учит нас чтить царя (1 Петр. 2:17) и быть почтительными друг ко другу (Римл. 12:10), наше поколение, по-видимо­му, находит удовольствие в вызывающем поведе­нии и оскорблении других людей, особенно тех, кто стоит у власти. Мы — верующие в Библию христиане — не только обязаны отдавать честь тому, кому она подобает (см. Римл. 13:7), но также призваны Богом благословлять Матерь нашего Бога. Мы не можем игнорировать это положение Писания.

 

Ветхий Завет и Дева

 

Мы знаем, что Ветхий Завет — это не просто вдохновенное повествование об истории человече­ства или Израиля в частности. На его страни­цах — и это на самом деле главное его значение — содержатся пророческие свидетельства о Господе нашем Иисусе Христе. Его образ присутствует по­всюду. Моисей был прообразом Христа в том, что вывел свой народ из плена в землю обетованную. Давид символизировал Христа как царя Израиля. Адам олицетворял образ Христа — главу челове­ческого рода.

 

Часто остается незамеченным, однако, тот факт, что Дева Мария также видна на пророческих страницах Ветхого Завета. Большинству христиан известно, что пророк Исаия предсказывает непо­рочное зачатие Христа Марией, когда пишет:«Итак, Сам Господь даст вам знамение: се, Дева во

 

  чреве приимет и родит Сына, и нарекут имя Ему: Еммануил» (Исаия 7:14). Но есть и много других мест, в которых также говорится о Марии.

 

Приснодева

 

С самых ранних лет существования Церкви Марию называли не только Девой, но Приснодевой. Под этим подразумевалось, что Она никогда не имела супружеской близости с Иосифом, ни до, ни после рождения Христа. Ранние отцы часто ссылаются по этому поводу на книгу Иезекииля. Там говорится: «И привел он меня обратно ко внешним воротам святилища, обращенным лицом на восток, и они были затворены. И сказал мне Господь: ворота сии будут затворены, не отворят­ся, и никакой человек не войдет ими, ибо Господь Бог Израилев, вошел ими, и они будут затворены» (Иез. 4:1—2).

 

В традиционном толковании этого отрывка Мария рассматривается как храм, а Христос — как Царь мира. Упомянутые в отрывке ворота счи­таются дверью в чрево Марии, через которую Христос вошел в наш мир. Вы можете не найти такую интерпретацию в некоторых из сегодняш­них комментариев, но ее придерживалось огром­ное большинство ранних отцов Церкви, также как многие лидеры Реформации — особенно Мартин Лютер и Джон Кальвин.

 

Дева Рождества Христова

 

Здесь, однако, иногда задают следующий во­прос. Если Мария оставалась Девой, почему Евангелие от Матфея говорит нам, что Иосиф не знал свою жену до рождения Христа (см. Мф. 1:25)? Такая постановка вопроса с православной точки I зрения является, прежде всего, грубо материалистическим непониманием духовной жизни.

 

С точки зрения Писания наличие фразы «как наконец Она родила Сына Своего первенца» не означает автоматически, что Иосиф должен был иметь с Ней супружескую близость позднее. И в греческом, и в еврейском языках слово «пока» или «до» может иметь несколько значений. Мы находим его во 2-й книге Царств: «И у Мелхолы, дочери Сауловой, не было детей до дня смерти ее» , (2 Цар. 6:23). Оно употребляется снова в еванге­лии от Матфея, где воскресший Христос говорит: «Се, Я с вами во вся дни до Окончания века» (Мф. 28:20). И во Второзаконии 34:6 мы читаем: «и погребен [Моисей] на долине в земле Моавитской против Беф-Фесагора, и никто не знает места по­гребения его даже до сего дня».

 

Очевидно, использование этого слова в приве­денных отрывках не подразумевает, что у Мелхо­лы появился ребенок после ее смерти, что Христос не будет с нами в конце мира, или что место захо­ронения Моисея было обнаружено на следующий день после того, как был написан 6 стих 34 главы Второзакония. Следуя той же логике, слово «пока» у Матфея 1:25 ни в коем случае не означа­ет, что Иосиф и Мария якобы могли начать супру­жеские отношения после рождения Христа. Такое учение отсутствует в Писании, противоречит твер­дому убеждению всей ранней Церкви и является грубо кощунственным в глазах православных христиан оскорблением высочайшей святости Божией Матери.

 

Братья и сестры Христа

 

Но разве Библия не упоминает также о братьях и сестрах Христа?. Кем они были и откуда поя­вились?

 

Сразу подчеркнем, что Писание иначе употреб­ляет родственные понятия, чем мы. В нескольких текстах Авраам и Лот также назывались братьями, хотя Лот был на самом деле племянником Авраа­ма. И Иаков и Лаван назывались братьями, не­смотря на то, что Иаков был сыном Ревекки, сес­тры Лавана.

 

Таким образом, Писание умалчивает о природе родственных связей между Христом и этими бра­тьями и сестрами. Ранние отцы Церкви слегка рас­ходятся в своем понимании значения данных тер­минов. Некоторые, такие как Св. Амвросий, счита­ли, что они подразумевают детей Иосифа от пер­вого брака. Другие учили, что здесь имеются в виду двоюродные братья и сестры Христа. Но в одном согласны все: между Марией и Иосифом не было и не могло быть никаких отношений, уничи­жающих Ее величайшее, превосходящее всякое че­ловеческое понимание Богоматеринское достоин­ство. Многие древнехристианские писатели назы­вают Ее первой и "величайшей монахиней.

 

Другие предания — истинные и ложные

 

Есть еще два положения вероучения о Марии, заслуживающие краткого упоминания и рассмот­рения. Первое — Ее телесное вознесение на небо, второе — Ее непорочное зачатие.

 

Взятие Пресвятой Девы на небо (Успение)

 

В ранней Церкви было широко распространено мнение о том, что тело Марии вскоре после ее смерти было взято на Небо. Впоследствии Римская Церковь догматизировала это убеждение, в то время, как Восточная Церковь воздержалась от та­кого официального признания. Большинство хрис­тиан согласны, что такое чудо является установив­шимся библейским прецедентом, примерами кото­рого являются Енох и Илия. Кроме того, нет ни­каких известных свидетельств о мощах Пресвятой Девы. Вознесение Богородицы может с увереннос­тью рассматриваться как историческое христиан­ское предание, хотя и не отраженное в Писании.

 

Непорочное зачатие Марии

 

Что касается непорочного зачатия Марии, то это учение было неизвестно в древней Церкви и присутствует исключительно у современных римо-католиков. Пытаясь очистить Марию (и оградить Христа) от пятна греха, догмат о непорочном за­чатии утверждает, что Мария была зачата и рож­дена предохраненной от первородного греха. Дан­

 

  ный догмат не имеет никаких оснований ни в Пи­сании, ни в Символе веры Церкви. Отсутствие та­кого догмата нисколько не умаляет веру право­славных христиан в высочайшую, исключительную святость Марии.

 

Какие бы перегибы ни допускались в истории, даже Римская Церковь никогда официально не ве­ровала и не учила, что Мария в каком-либо отно­шении равна Троице. Такие обвинения иногда вы­двигаются критиками Римской Церкви, но они без­основательны.

 

Мария и спасение

 

В конце православной вечерни священник вос­клицает: «Пресвятая Богородице, спаси нас!» Действительно ли Мария может спасти нас? Да, и вот почему.

 

Несомненно, мы верим, что Мария чиста и свята, что она правит вместе со Христом, что она молится за нас. Мы знаем, что Мария всецело под­чинила Свою волю воле Божией, таким образом в полной мере содействуя достижению Божествен­ной цели. А мы знаем, что несомненной целью Бога является спасение верующих во Христа. Так что мы по меньшей мере можем сказать, что Мария озабочена нашим спасением и желает его. Это относится ко всем верующим.

 

Поэтому первоначальный вопрос: «Может ли Мария спасти нас?» приводит к другому вопросу: «Можем ли мы спасти других?» И снова Священное Писание дает совершенно ясный ответ. Вот не­которые примеры: 

 

Вникай в себя и в учение, занимайся сим постоянно, ибо, так поступая, и себя спасешь, и слушающих тебя (1 Тим. 4:16).

 

Пусть тот знает, что обративший грешника от ложного пути его спасет душу от смерти и покроет множество грехов (Иак. 5:20). 

 

К одним будьте милостивы, с рассмотрением, а других страхом спасайте, исторгая из огня (Иуд. 22—23).

 

Спасает огонь (1 Кор. 3:15), спасает молитва (Иак. 5:15), спасают ангелы (Ис. 63:9), спасает кре­щение (1 Петр. 3:21), спасает проповедь (1 Кор. 1:21), спасает Апостол Павел (Рим. 11:14).

 

Новая жизнь во Христе, или спасение, являет­ся как личным союзом с Ним, так и включением в полноту Церкви как Его Тела. Спасение есть дело Церкви, забота Церкви, поскольку оно затрагива­ет всех нас. Следовательно, во Христе все мы должны выполнить свое призвание в коллектив­ном, по сути, акте спасения.

 

Ни мы, ни даже Дева Мария не спасаем поодиночке. Источником нашего спасения является Иисус Христос. Он сказал: «Без Меня не можете творить ничего» (Ин. 15:5). И: «Если пребудете во Мне и слова Мои в вас пребудут, то, чего ни по­желаете, просите, и будет вам» (Ин. 15:7).

 

Марии принадлежит исключительное значение в нашем спасении, потому что Она произвела на свет Христа и тем самым стала «Матерью» всех тех, кому суждено спастись. Вот почему Иисус, находясь на кресте, сказал Своей Матери: «Жено! Се, сын Твой», и затем — апостолу Иоанну: «Чадо, Се, Мати твоя!» (Ин. 19:26, 27). При таком понимании, можно ли считать, что Матерь Божия спасает нас? Слава Богу, да!

 

Изменение наших представлений о Марии

 

В последние 150 лет многие христиане были грубо дезинформированы об историческом цер­ковном взгляде на Марию. Мы забыли, что Она из­брана Отцом и служит образцом для нас с вами, является поистине путеводной звездой для всего человечества. Она была единственной, Кто дал Свою плоть Сыну Божию и только Ее должны «уб­лажать все роды» (Ак. 1:48).

 

Наше отношение к Марии непосредственно связано с нашим отношением к Церкви. Сообщест­во последователей Христа призвано действовать сообща. Действия, касающиеся Марии не могут быть просто личным делом; они должны быть со­отнесены с позицией Церкви.

 

Где же в христианском мире было полностью сохранено правдивое учение о Марии? Даже боль­шинство протестантов — и либеральных, и кон­сервативных, знают, что в их кругах отношение к Ней пренебрежительное. Для протестантов ответ на вопрос о том, кто серьезно относится к библей­ским и историческим свидетельствам не может быть найден ни в пределах протестантских кон­фессий, ни в Римской Церкви с ее спорными поздними догматическими добавлениями, касающими­ся Марии.

 

Ответ находится в православной Церкви, со­хранившей верность библейскому взгляду на Марию. Пришел час для всех нас, кто любит Хрис­та и серьезно относится к Священному Писанию, расположить сердца и разум к тому, чтобы воз­дать Пресвятой Богородице подобающее Ей в под­линной Церкви. Мы поступаем так потому, что так поступил Бог, сотворив величие для Нее и через Нее (Лк. 1:49).

 

Как христиане мы живем не чувствами, а верой. Давайте раз и навсегда избавимся от тех плевел, которые насадил в наших сердцах дьявол, чтобы настроить нас против этой величайшей Жены, ро­дившей во плоти нашего Спасителя. Благословляй­те Ее среди народа Божьего. Следуйте Ее примеру в возвеличивании Христа. Исповедуйте Ее как Ма­терь Божию. Возвратитесь в Церковь, которая со­хранила в неприкосновенности нашу святую веру. И тогда мы поможем нашему поколению вернуться к почитанию и благословению Марии согласно Бо­жьему повелению. 

9

 

ЗНАК ДЛЯ ВСЕХ ХРИСТИАН

 

Много лет назад в пасхальное воскресенье — мне было тогда семь или восемь лет, мы из церкви отправились обедать в ресторан отеля. Примерно в то время, когда мы сделали свой заказ, я поднял глаза и увидел, как члены семьи за соседним столом склонились в предобеденной мо­литве и затем перекрестились. Моей реакцией было изумление. "Что это означает?" — подумал я.

 

Вообще, что символизирует крест? Или давайте поставим вопрос по-другому. Что является самым известным символом всех времен? Кого бы мы ни спросили — философа, историка или художни­ка — каждый скорее всего ответил бы: "крест". Этот знакомый символ присутствует во всех ас­пектах жизни каждого христианина от рождения до смерти.

 

Помимо воздействия самого Распятия, история была коренным образом изменена явлением креста в видении римскому императору Константину. Сподобившись увидеть знак креста на небесах, он обратился ко Христу и в 312 году положил конец долгому мучительному периоду преследования

 

христиан.

 

Как могли две простые линии, которые может нарисовать даже ребенок, одна горизонтальная и одна вертикальная, заставлять королей изменять ход истории и одновременно давать людям такую надежду и утешение при прощании с умершими родственниками? Есть ли это просто символ? Или за обращением христиан к этому символу стоит нечто более могущественное и эффективное? В кресте сосредоточено больше, чем привыкли счи­тать современные христиане. Я думаю, что откры­тие заново этой библейской истины существенно необходимо для духовного здоровья каждого христианина.

 

Знак победы

 

Источник такого могущества, значимости и не­обходимости Креста для нашего спасения - это личность Господа Иисуса Христа. Наш Господь, принявший на Себя всю полноту нашего человече­ства, также, в этой плоти, принял на Себя обыч­ную форму римского распятия и навсегда превра­тил крест в славу и победу для всех верующих.

 

Писание говорит, что Христос в Своей смерти, «истребил учением бывшее о нас рукописание, ко­торое было против нас, и Он взял его от среды и пригвоздил ко кресту» (Колос. 2:14).

 

Представьте же, какая невероятная сила стоит между нами и смертью, между нами и когтями цар­ства тьмы, между нами и вечным адом. Да, крест — это больше, чем символ для земной деко­рации, он — оружие мира, которое делает нас сво­бодными от рабства греху, смерти и дьяволу.

 

Ничего удивительного, что апостол Павел вос­клицал с верою: «А я не желаю хвалиться, разве только крестом Господа нашего Иисуса Христа, которым для меня мир распят, и я для мира» (Гал. 6:14). Реальность креста была запечатана в груди Павла, который сумел в одиночку противостоять козням зла и пройти свой путь до конца. «Ибо слово о кресте для погибающих юродство есть, а для нас, спасаемых, — сила Божия» (1 Кор. 1:18).

 

Знак для всех времен

 

Давайте вернемся к той эпохе, когда Церковь не была разделена, и посмотрим, почитали ли ран­ние христиане крест так же сильно, как Апостол Павел.

 

В христианстве второго столетия мы встречаем Тертуллиана (145—220), который говорит:

 

Во всех путешествиях и передвижениях, каждый раз уходя из дома и возвращаясь обратно, надевая обувь, принимая ванну, садясь за стол, зажигая свечи, ложась или садясь, во время любого своего занятия, мы осеняем себя знамением креста. (О венце, гл. 3)

 

Примерно столетие спустя, Великий святой Афанасий Александрийский написал:

 

Крестным знамением прекращается всякое волшеб­ство, обращается в ничто всякое чародейство, все идолы лишаются своих поклонников и оставляются ими, всякое неразумное наслаждение прекращается и всякий человек обращает взор от земли к небу. (Слобо о воплощении Бога-Слова и о пришествии Его к нам во плоти. IV, 31)

 

Святой Кирилл Иерусалимский был еще более требователен в отношении использования крест­ного знамения:

 

Посему не стыдимся исповедовать Распятого. С дерзновением да будет налагаема перстами печать, то есть крест, на челе и на всем, на вкушаемом хлебе, на чашах с питием, на входах и исходах, перед сном, когда ложимся и когда встаем, бываем в пути и по­коимся. Это — великое предохранение, доставляе­мое бедным даром, немощным — без труда, потому что от Бога благодать сия, знамение верных, страх демонам. На кресте победил их, «изведши в позор дерзновением» (Кол. 2, 15). Как скоро видят крест, вспоминают Распятого; страшатся Сокрушившего главы змиевы. Не пренебрегайте же сего печатию, потому что дается даром; напротив того, за сие паче почти Благодетеля. (Огласительные слова. XIII, гл.. 36).

 

Мартин Лютер, которого называют отцом про­тестантской Реформации, призывал свою паству использовать знак креста. Например, в своих ин­струкциях к утренним молитвам он пишет:

 

Утром, когда вы встаете, осеняете себя знамением креста и произносите: «Во имя Отца и Сына и Свя­того Духа. Аминь». (Малый катехизис. VII, 1).

 

Знак, которым пренебрегли

 

Удивительно, что только в семнадцатом столе­тии, во времена короля Иакова, небольшая группа пуритан стала выступать устно и письменно про­тив употребления знака креста. Противодействуя порокам средневековой римской Церкви, они счи­тали, что он является человеческим изобретением, порожденным суеверием. Те же самые английские пуритане, которые оказали существенное влияние на Северо-Американский континент, отбросили одно из самых могущественных и высоко ценимых орудий во всей истории Церкви. Их наставником была римофобия.

 

Сегодня многие американские христиане ока­зались жертвой обмана крикливого меньшинства и стали стыдиться славы крестного знамения, запе­чатлеваемого на их груди. Но, испытывая потреб­ность в способе физического выражения своей верности Христу, многие из тех, кто отвергает ис­пользование знака креста, в конце концов создали свои собственные христианские жесты.

 

Я очень хорошо помню время нашего участия в "Движении Иисуса", когда многие из нас пытались придумать общий знак, чтобы отделиться от сту­денческого движения, активно использовавшего знак мира. В один из дней 1970 года моему близ­кому другу пришла в голову идея знака «единственный путь», вдохновленная учением Иисуса Христа о том, что Он — единственный путь к Богу. Были отпечатаны и распространены тысячи плака­тов и скоро этот «знак единственного пути» стал использоваться протестантскими церквами по всему миру. Даже Билли Грэм был изображен в на­циональном журнале, демонстрирующим этот знак в Гринвич Виллидж.

 

Знак «единственный путь» помогал христиа­нам из протестантских церквей узнавать друг друга. Но он не просуществовал долго. Я вижу, что его по-прежнему используют некоторые твер­долобые, но долго он не просуществует. Почему? Он не был православным; он не был знаком Цер­кви. Он не был знаком креста. Дело Иисуса сим­волизирует не поднятый указательный палец, а крест — подлинный знак каждого христианина.

 

Использование специальных жестов в качестве символов присуще не только христианству. Амери­канское правительство с 1892 года позаимствова­ло из патриотического журнала под названием "Юс Компэньон" специальную церемонию и вскоре потребовало в законодательном порядке, чтобы каждый учащийся в государственной системе об­разования салютовал американскому флагу. До недавнего времени учащихся выгоняли из аудито­рии, если они отказывались почтить свою страну таким способом. Даже сегодня большинство аме­риканских христиан, пожалуй, подвергнут сомне­нию лояльность каждого, кто откажется засвиде­тельствовать свой патриотизм, положив руку на сердце в знак приветствия. И, тем не менее, те же самые христиане смущаются и стыдятся изобра­жать на своей груди знак креста. Они отвергают его как некий римский или языческий пережиток прошлого. Как много они теряют!

 

Знак, обладающий силой

 

Хотя некоторые могут сказать, что знаки не имеют реальной силы, в народе Божием им всегда придавалось большое значение. Помните событие первой Пасхи, описанное в Ветхом Завете? Бог по­велел израильтянам: «И пусть возьмут от крови его и помажут на обоих косяках и на перекладине дверей в домах, где будут есть его» (Исх. 12:7). Он пообещал: «А Я в сию самую ночь пройду по земле Египетской и поражу всякого первенца в земле Египетский, от человека до скота, и над всеми бо­гами Египетскими произведу суд. Я Господь. И будет у вас кровь знамением на домах, где вы на­ходитесь, и увижу кровь и пройду мимо вас, и не будет между вами язвы губительной, когда буду поражать землю Египетскую» (Исх. 12:12—13).

 

Что замечательно в этом знаке крови на двер­ных косяках — это то, что он не был просто сим­волом. Это был символ, обладающий силой — в такой степени, что он отвратил ангела смерти от уничтожения первенцев израильтян. Вообразите, в таком случае, силу животворящего креста, на ко­тором победил смерть наш Спаситель, когда мы запечатлеваем его на своей груди.

 

Вспомните время пребывания в пустыне, когда израильтяне умирали от укусов ядовитых змей, посланных на них за малодушие. Бог сказал Мои­сею: «Сделай себе медного змея и выставь его на знамя и если ужалит змей какого-либо человека, ужаленный, взглянув на него, останется жив» (Чис. 21:8). Как ни невероятно это звучит для со­временного человека, но люди, посмотревшие на змея, выживали. Именно на этот эпизод указывал Иисус фарисею Никодиму, когда сказал: «И как Моисей вознес змию в пустыне, так должно вознесену быть Сыну Человеческому» (Ин. 3:14).

 

Вознесену на чем? На кресте! Врачи по-преж­нему используют символ Моисеева змея как свой знак для обозначения исцеления. Насколько же большее исцеление уготовано тем, кто носит хрис­тианский знак креста? Вот почему Апостол Павел славит Крест.

 

Знак на нас самих

 

Крестом Христовым был побежден сатана, были искуплены наши грехи и сполна уплачены наши долги. Знаменуя себя крестом, мы предъяв­ляем свои новые удостоверения личности, которы­ми прежде были грех, смерть и зло. И когда при­ходит искушение, или когда наши тела хотят уста­новить контроль над своими страстями, физичес­кое изображение креста на нашем теле приводит в действие силу креста подобно стреле, выпущенной из лука.

 

Посмотрите! Мы, христиане, размещаем крест на наших шпилях. Библиях, на шейных цепочках, надгробиях и во многих других местах. Как насчет того, чтобы использовать этот знак на самих себе?

 

Как традиционно крестятся православные христиане? Мы складываем вместе большой, ука­зательный и средний пальцы правой руки. Это символизирует единство трех Лиц Святой Троицы. Затем, два последних пальца прижимаются к ладо­ни. Это свидетельствует о двух природах Иисуса Христа, Его совершенном Божестве и совершен­ном человечестве. Сложенной таким образом рукой мы касаемся последовательно своего лба, середины груди, правого плеча и в заключение — левого плеча. Тем самым мы прилагаем крест к на­шему уму, нашему сердцу и нашей силе.

 

Во время нашего пути к православию Джек Спаркс написал статью под названием «Знак крес­та». Он сформулировал ключевую роль знака креста следующим образом:

 

1. Он всегда применялся и по-прежнему применяется по­давляющим большинством наших братьев христиан, мно­гие из которых умерли за веру. Если мы действительно верим словам нашего Господа в главе 17 Евангелия от Иоанна о том, что Церковь должна быть единой, то по­чему мы не должны пользоваться знаком креста, как де­лали наши предки?

 

2. Мы свободно употребляем символ креста на вершинах наших церковных зданий, на наших аналоях, алтарях, бюллетенях, он изображен на наших Библиях. Почему же не использовать его на нас самих — людях, ради ко­торых Христос умер?

 

3. Употребление знака креста дает нам личный, физичес­кий и видимый способ радоваться о кресте. Помимо того, чтобы делать что-то конкретное, каждый испыты­вает сильную потребность радоваться о кресте мыслен­но. Мы используем наши голоса и губы для того, чтобы говорить другим о кресте. Почему же мы должны удер­живать свои руки, которые также дал нам Бог, для тойже цели? Все это является составными частями восслав-ления Бога посредством наших тел. (Jack Sparks, "The Sign of the Cross", New Oxford Rewiew, January-Febru­ary, 1982)

 

Если мы будем пользоваться этим знаком про­сто, чтобы выразить почитание Отца, Сына и Свя­того Духа, и тем самым напомнить себе о присут­ствии Бога — это сильно поможет нам делать добро и избегать греха. Крест является нашим оружием мира и дает нам возможность жить свя­той жизнью. Сатана и его демоны боятся креста. Следовательно, знак креста может служить защи­той для чад Божиих.

 

Великий святой четвертого века Иоанн Златоуст сказал:

 

Итак, когда выосеняете себя крестным знамением, думайте о цели креста и подавляйте всякий гнев и все прочие страсти. Помните о цене, которая была заплачена за вас. {Комментарий к Евангелию от Матфея, беседа 54).

 

Крестное знамение надлежит использовать всем христианам! 

ЧАСТЬ   ТРЕТЬЯ:

 

ВЕЛИКИЙ  ВХОД

 

10

 

РЕШАЮЩЕЕ ДЕСЯТИЛЕТИЕ

 

В отличие от большинства других, кто открыл ее для себя, мы обнаружили Православную Церковь в исторических книгах. Мы изучили Новый Завет, ранних отцов и соборы, и Великий Раскол. Мы сделали свой выбор. На Востоке была сохранена полнота апостольского христианства.

 

Но нам еще предстояло встретить Православ­ную Церковь в ее современном виде. На что она похожа? Примет ли она нас? И, что самое важ­ное — является ли она преданной своему учению, духовно живой — короче говоря, осталось ли она Православной?

 

Первые контакты

 

Джон Бартке вырос в консервативной пресви­терианской конгрегации, а позднее его семья перешла в "свободную евангелическую церковь". Когда он был в предпоследнем классе средней школы, в 1969 году, он попал в группу по изучению Библии, руководимую Джеком Спарксом в Беркли, Кали­форния. В течение двух лет перед поступлением в колледж, Джон был частым участником занятий этой группы. Под конец он был включен в список членов Христианского фронта освобождения мира (ХФОМ), организации, основанной Джеком Спарксом, чтобы ограничить распространение берклеевской контр-культуры.

 

Через личный поиск более глубокого опыта Церкви Бартке к последнему году пребывания в колледже стал православным христианином. Прямо из колледжа он перешел в Свято-Влади­мирскую семинарию, расположенную в пригороде Нью-Йорка, находящуюся в ведении Американ­ской Православной Церкви (АПЦ) — Американ­ского ответвления Русской Православной Церкви. В то же время он оставался в списках ХФОМ.

 

К 1976 году ХФОМ стал выглядеть более пра­вославным. Там обсуждались темы таинств, собо­ров и символов веры. Бартке написал своему быв­шему учителю Библии с просьбой о более полной информации. В начале 1977 года Джек Спаркс по­слал ему материалы некоторых предварительных исследований, особо подчеркнув недопустимость их распространения: это были лишь первые не­опубликованные черновики. Джон сразу же по прочтении отнес их о. Александру, декану семи­нарии.

 

— Эти вещи — православные, — заявил он о. Александру Шмеману, рассказав предварительно о своей дружбе с Джеком Спарксом.

 

О. Шмеман позвонил епископу Димитрию, ко­торый в юности перешел в православие из Южной баптистской общины в Техасе. В описываемый мо­мент он возглавлял западную епархию АПЦ.

 

— Несколько из этих людей живут около Санта-Барбара. Они являются группой евангели­ческих христиан, которые, похоже, начинают от­крывать для себя Православную Церковь. Могу я попросить Вас встретиться с ними? — спросил о. Шмеман.

 

Позднее этой весной епископ Димитрий позво­нил о. Тэду Войстику, священнику православной церкви Святых Отцов в пригороде Лос-Анджелеса Тарзана и попросил его нанести визит в Санта-Барбару. Из-за Великого Поста, затем выпускных экзаменов и летних каникул, о. Тэд смог совер­шить это путешествие только ранней осенью.

 

По прибытии в Санта-Барбару осенью 1977 года о. Тэд зашел в телефонную будку, по­звонил домой Спарксу и узнал, что тот находится на занятиях в недавно открытой Академии право­славного богословия. О. Ричард Бэлью вспомина­ет, как в середине его лекции об арианских разног­ласиях "вошел никому из нас неизвестный священ­ник, который спокойно сел и слушал лекцию вмес­те со студентами". После занятий мы представи­лись друг другу и пригласили о. Тэда на ленч. Это было нашей первой встречей с православным хрис­тианином и началом крепкой и долгой дружбы.

 

Два важных шага вперед были сделаны в 1977 году. Во-первых, Кен Бервен открыл наше из­дательство "Консилиар Пресс" и начал выпускать ежеквартальный журнал "Эгейн". Тем самым была установлена прямая и эффективная связь на уров­не публикаций и с евангелическими, и с православ­ными христианами. Во-вторых, мы открыли в Санта-Барбаре Академию Православного Бого­словия (позднее названную именем Св. Афанасия) с целью собрать вместе сообщество исследовате­лей для изучения Православной веры, перевода и обучения наших молодых людей. Мы пригласили епископа Димитрия выступить перед нашими сту­дентами во время его визита в Санта-Барбару в 1978 году.

 

Ранее в том же году несколько человек из нас посетили службы Страстной недели в православ­ной церкви в Тарзане. Здесь мы увидели в дейст­вии все, о чем прежде читали. Но в культурном плане служба казалась принадлежащей другому миру, совершенно отличному от нашего. Так что к прибытию епископа у нас накопилось множество вопросов.

 

— Почему они так часто произносят «Госпо­ди, помилуй? »

 

— Расскажите нам о священнических облаче­ниях.

 

— Что означает такое количество свечей?

 

— Употребляется ли ладан на каждой службе? Будучи сам хорошо знаком с евангелическим протестантизмом, епископ понял наш «культур­ный шок». Мы уверовали в основные догматы этой древней веры, но правила богослужения попросту отсутствовали в исторических книгах.

 

— Давайте, начнем с нашей веры во Христа, — посоветовал епископ Димитрий. — Мы должны быть уверены, что у нас нет разногласий в ответе на вопрос, заданный Самим Господом: «Кем счи­тают Меня люди? » Если мы согласны в том, что Он был рожден от Отца прежде всех времен, вопло­тился во чреве Марии и стал Спасителем наших душ, все остальное, в православном христианстве встанет на свое место. Ибо все, что мы использу­ем — облачения, молитвы, иконы и остальное — особым образом связано с Христом.

 

Тщательно рассмотрев учение Христа, мы со­гласились с этим. От догмата воплощения мы про­следили путь ко всем другим положениям, вытека­ющим из него. И фрагмент за фрагментом, поло­жение за положением, истина за истиной, вся кар­тина стала приобретать четкие контуры.

 

В 1978 году некоторые из нас получили воз­можность посетить Свято-Владимирскую семина­рию в Нью-Йорке. По-прежнему переполненные вопросами, мы были тепло встречены митрополи­том феодосиеМу главой АПЦ, и профессорами Александром Шмеманом, Иоанном Мейендорфом, Фомой Хопко, Павлом Лазаром и Веселином Кеси-чем. Многие из них также периодически приезжа­ли с лекциями в Академию Св. Афанасия в Санта-Барбару. Замечательные разговоры, полные вдох­новения, научения и радости можно вспомнить с каждым из этих братьев. Но позвольте мне все же выделить одного их них: истинного апологета Христа, отца Александра Шмемана.

 

Он был государственным мужем в Царстве Бо-жием (на самом деле, вместо «был» можно было бы сказать «есть»: он отошел ко Господу в 1983 году). У меня в горле встает комок, когда я пишу об этом блаженной памяти человеке. Говоря по-человечески, если можно сказать, что кто-то «привел нас в Церковь» (подобно тому, как чело­век говорит, что такой-то «привел меня ко Хрис­ту»), то о. Александр сыграл центральную роль в приведении нас в Православную Церковь двадца­того века.

 

Три раза он совершал путешествия на запад, чтобы побыть с нами в Санта-Барбаре. Ко времени его первого приезда в 1978 году мы в своем про­слеживании исторического пути Церкви находи­лись в 1054 году, где приняли сторону Востока. В вероучительном отношении мы были близки к при­нятию Православия. К нему был расположен наш ум, отчасти наше сердце, но в нашей литургичес­кой практике оно почти не отражалось.

 

Так или иначе, о. Александра не оттолкнуло это обличье, он сумел заглянуть в наши умы и сердца. Это была взаимная любовь с первого взгляда. После путешествия о. Александр сказал своей жене: "Они уже православные, хотя сами еще до конца этого не осознают".

 

Пока он был у нас, мы, разумеется, обратились к нему с просьбой о руководстве. Оглядываясь в прошлое, понимаешь, что о. Александр действовал очень осторожно, избегая давать нам слишком трудные задания или учить нас большему, чем мы могли воспринять.

 

— Было бы полезно построить алтарь и пове­сить несколько икон, — посоветовал он.

 

К его следующему приезду в 1981 году алтарь был готов и рядом с ним на стене, по одной с каж­дой стороны, висели две маленькие иконы — раз­мером чуть больше почтовой карточки — одна Христа, другая Девы Марии. С великой гордостью за наш потрясающий прогресс, я пригласил о. Александра в храм и подвел к алтарю. В конце концов, он подошел достаточно близко, чтобы бросить взгляд на наше иконное благолепие. Он улыбнулся:

 

— Что ж, я могу ехать домой и, наконец, со­общить, что вы больше не состоите в активной оп­позиции к иконам!

 

Так порой в шутливой манере он обращал нас в Православие. Именно во время этого второго ви­зита о. Александр указал нам еще одно направле­ние деятельности, которое оказалось центральным для оставшейся части нашего путешествия. Высту­пая перед нашим собранием по вопросу о различ­ных православных юрисдикциях в Северной Аме­рике, он посоветовал:

 

— Не ограничивайтесь изучением лишь АПЦ. Когда для вас настанет время войти в Правосла­вие, это будет соединение со всей Церковью. Поэ­тому познакомьтесь с Греческой, Антиохийской и Сербской церквами.

 

Расширяя круг дружбы

 

Примерно в то же время один из наших пресви­теров на Среднем Западе встретил священника Греческой Православной Церкви о. Джеймса Кар-релласа, который, по его словам, "проповедует как евангелический пастор". Во время моего следую­щего путешествия в те места была устроена встре­ча с о. Джеймсом. Я знаю, что это не единственный показатель, но когда говоришь с коллегой-священ­ником об Иисусе Христе и на глаза наворачивают­ся слезы, начинаешь подозревать, что встретил на­стоящего брата по духу.

 

— Вы должны встретиться с епископом Питтсбургским Максимом, — сказал мне о. Джеймс, вы­слушав нашу историю. — Он истинный знаток Православия в Америке и любит новообращенных, приходящих извне.

 

Я должен был быть в Питтсбурге в ближайшие два месяца, поэтому сделал для себя заметку, а позднее позвонил по телефону и договорился о встрече.

 

Выражение, которое я всегда использую для характеристики епископа Максима — это «сосре­доточенный на Христе», термин, которым он часто пользуется сам. Я говорю людям, что он наполо­вину человек, а наполовину ангел. Во время наше­го разговора в его прекрасной резиденции стиля начала века на Элсворс Авеню в Питтсбурге, он спросил, не смог бы я приехать еще раз и высту­пить перед студентами колледжа в его епархии с рассказом о моем приходе ко Христу и в Церковь.

 

 Состоявшаяся несколько месяцев спустя встре­ча в колледже была одним из самых ярких духов­ных событий в моей жизни. Около двухсот студен­тов, которые всю жизнь были православными, при­шли послушать о нашем путешествии. Многие сту­денты говорили мне впоследствии, что в тот вечер они по-новому взглянули на свои взаимоотноше­ния с Господом. Один молодой человек, который только что вернулся в город после двухмесячного путешествия по стране на перекладных, заметил:

 

— Отец, Вы дали мне хороший пинок, в кото­ром я так нуждался сегодня вечером!

 

Еще два эпизода того путешествия врезались мне в память. На следующий вечер я выступал перед группой мирян в соборе Св. Николая. После моих замечаний последовали вопросы и ответы. Одна леди сказала:

 

— Я не могу поверить, что Вы считаете необ­ходимым участвовать в богослужении и прича­щаться каждую неделю. Моя бабушка учила меня, что мы недостойны делать это больше чем один или два раза в год.

 

— Если бы дело было в нашем достоинстве, мы никогда не смогли бы прийти ко Христу, — отве­тил я. — Вследствие нашего соединения с Ним Он поставил нас на путь обновления. Следовательно, по Его милости все мы призваны жить в полноте общения с Ним.

 

Как только я сказал: "Возможно, его преосвя­щенство прокомментирует мои слова", то увидел краем глаза, что епископ уже идет к подиуму. На­блюдая, как он призывает свою паству к более глубокому единению со Христом, я мог видеть, что он не только любит Бога, но и ненавидит минима­лизм. Признаюсь, что во время перерыва, я осмот­рел аналой, чтобы выяснить, не треснул ли он после того, как на него дважды обрушился кулак епископа во время его страстной речи. (Мне хоте­лось бы думать, что я увидел, по крайней мере, то­ненькую трещину!)

 

На следующий день я снова выступал в рези­денции епископа Максима, рассказывая группе ак­тивистов из мирян и духовенства об одном отрыв­ке из Послания к Римлянам. Кто-то прервал до­клад и сказал: "Нам, как православным, нужна только Литургия, а не знание Библии". На этот раз я не успел ответить. Епископ вскочил, чтобы внес­ти ясность в этот вопрос, причем начал говорить по-английски, а кончил — по-гречески! Я не знаю всего, что он сказал, но как и в новозаветные вре­мена, оппонент «не осмелился больше задавать во­просов!».

 

Действительность такова, что в любом сообще­стве людей, полемически развитом или первобыт­ном, баптистском или византийском, есть и горя­чие приверженцы и те, кого называют «теплохладными». Под руководством «епископа Макса» Питтсбургская епархия пережила чудесное обнов­ление. Я научился от него, как побуждать людей к любви и добрым делам.

 

Наша следующая встреча с греческим право­славием в Америке произошла на следующий год в семинарии Св. Креста в Бостоне. Группа наших людей была приглашена для диалога на факульте­те. Декан о. Алкивиадис Каливас руководил собра­ниями, на которых присутствовали среди прочих отцы Стэнли Харакас, Тэд Стилианопулос, Том Фитцждеральд (из новообращенных), Джордж Па-падемитриу и Михаил Вапорис — а также много священников из Бостона и прилегающих районов. Перед нашим вторым визитом в эту семинарию я посетил в Нью-Йорке архиепископа Иакова и его любезного помощника, покойного о. Александра Доумороса.

 

Примерно в этот же период времени я старался изо всех сил организовать встречу с человеком, о котором так многие отзывались чрезвычайно вы­соко — митрополитом Филиппом Салибой, главой Антиохийской Православной Церкви в Северной Америке. На самом деле, кто-то в семинарии Св. Креста предсказал, что после всего, что было ска­зано и сделано, дверью, через которую мы войдем в Православие, будет Антиохия. Во время, по меньшей мере, трех случаев, когда я попадал в Нью-Йорк, митрополит Филипп оказывался в дру­гом месте. Нам никак не удавалось согласовать свои расписания.

 

Византийская интрига

 

Развитие отношений с Православной Церковью успешно продолжалось. Но в развитии любых от­ношений существуют две опасности. С одной сто­роны, например, свадьба может состояться слиш­ком быстро, прежде чем жених и невеста успеют достаточно хорошо узнать друг друга. Мы были уверены, что если нам и суждено ошибиться, то не таким образом. С другой стороны, опасно ждать слишком долго. В этом случае отношения затяги­ваются настолько, что можно утратить любовь.

 

В январе 1985 года мы собрались как Синод Евангелической православной Церкви. Отец Гор­дон Уолкер почувствовал, что продолжительное затягивание конкретного шага для вступления в Православную Церковь чревато риском отпадения от нее.

 

— Позвольте мне внести предложение, — начал он. — Я думаю, что мы должны позвонить епископу Максиму прямо отсюда, из конференц-центра. и попросить его организовать нам поездку в Константинополь. Я считаю, что при наличии стольких православных юрисдикции в Америке, нам необходимо представиться непосредственно Вселенскому патриарху и попросить его совета о том, как мы должны войти в Церковь. Несомненно, будучи Вселенским патриархом, он может дать нам конкретные указания — это будет лучше, чем самими решать, что делать.

 

После довольно короткого обсуждения все со­гласились, что именно так и следует поступить. Я посмотрел на часы. Мы находились в Калифорнии, а в Питтсбурге было на три часа позже.

 

— Сейчас слишком поздно звонить, сказал я. — Я позвоню епископу Максу утром.       

 

Как только я произнес эти слова, в комнату вошел Том Уэбстер и вручил мне записку: «Звони­ла Мерилин. Епископ Максим пытается связаться с о. Гордоном. Пожалуйста, перезвоните ему».

 

— Слава Тебе, Господи, — прошептал я.

 

— Доброе утро, Ваше Преосвященство, — ска­зал Гордон, в 7.00 следующего утра (я слушал раз­говор по отводной трубке). — Мне передали, что вы звонили. И я думаю, что у нас есть кое-какие новости, которые Вы хотели бы услышать.

 

Епископ Макс звонил, чтобы пригласить о. Гордона выступить на конференции и был в вос­торге от нашего решения насчет Константинополя. Он начал готовить поездку через епархиальное уп­равление в Нью-Йорке.

 

— Превосходные даты. Если мы поедем в нача­ле июня, то сможем провести день Пятидесятницы на острове Халки, где я учился в семинарии. В этот день исполняется семь лет со дня моего рукополо­жения в епископы, — сказал епископ Максим. — Из всех мест в мире я предпочел бы встретить праздник Св. Троицы именно там.

 

Те девятнадцать из нас, кто выполнял роль епископов в ЕПЦ, возвратились домой с собрания Синода, чтобы немедленно заняться получением паспортов и сбором средств на авиабилеты, про­живание и денежный подарок патриарху. Кроме того, каждый должен был привезти особенный по­дарок, представляющий его часть Северной Аме­рики — предметы эскимосского ремесла с Аляски, ящик фруктов с Северо-запада, книжку с картин­ками для кофейного столика из Нэшвила.

 

 В апреле 1985 года нас посетил Джон Бартке, к этому времени ставший священником и назначен­ный в храм Св. Михаила в Ван-Нуйсе, Калифор­ния, входящего в юрисдикцию Антиохийской Пра­вославной Церкви.

 

— Мы только что получили известие, что Пат­риарх Антиохийский Игнатий Четвертый будет здесь в Лос-Анджелесе в конце июня или начале июля. С ним будет митрополит Филипп. Я хотел бы организовать вашу встречу с ними, — проинфор­мировал он.

 

Я не знал, что ответить. С одной стороны, я не­однократно пытался увидеть митрополита Филип­па, а здесь предоставлялась возможность встре­титься еще и с патриархом. Но, с другой стороны, у нас была запланирована поездка в Константино­поль, и мне не хотелось, чтобы дело выглядело таким образом, будто мы ведем двойную игру, пы­таясь заключить «более выгодную сделку». Пока я обдумывал свои слова, вмешался о. Джон.

 

— Послушайте, я знаю, что вы направляетесь к Вселенскому Патриарху, и может вполне оказать­ся так, что он укажет вам путь вхождения в Цер­ковь. Если так и произойдет, все же приезжайте с несколькими вашими людьми, чтобы встретиться с патриархом и митрополитом просто из уважения. В конце концов, для вас в любом случае будет важно встретиться с руководителями Антиохий­ской Церкви.

 

— Вы абсолютно правы, — сказал я. — Вклю­чите нас в программу и дайте мне знать о дате и месте встречи.

 

 В мае мы с Мерилин планировали четырехднев­ную поездку в Нью-Йорк по случаю двадцать пятой годовщины нашей свадьбы.

 

— Я хотел бы нанести один деловой визит, — сообщил я ей. — Но только если ты позволишь.

 

— О чем идет речь? — спросила она, зная, что у нас мало времени.

 

— Я хотел бы встретиться с архиепископом Иаковом и взять у него благословение на поездку в Константинополь.

 

— Я буду рада его увидеть, — сказала она. Я позвонил секретарю архиепископа и догово­рился о встрече. Но на следующий день позвонили от архиепископа и сказали, что он перенес встречу на полдень в пятницу. Он уже позволил епископу Максиму возглавить нашу делегацию в патриар­хат, но я так или иначе хотел лично убедить его в искренности нашего желания ехать туда.

 

В назначенную пятницу мы прибыли в епархи­альное управление Греческой Православной Цер­кви в Нью-Йорке, но только с тем, чтобы узнать, что архиепископ вынужден был уйти утром домой с гриппом. Мы имели теплую встречу с другими иерархами и оставили архиепископу Иакову пода­рок и записку с пожеланием скорейшего выздо­ровления. Мы поехали поездом в Крествуд на все­нощную в Свято-Владимирской семинарии, а ос­тавшуюся часть уикенда провели в праздновании великолепных двадцати пяти лет семейной жизни.

 

Я был дома утром накануне дня нашего отъезда в Константинополь, помогая накормить завтраком детей. Зазвонил телефон. Это был епископ Мак­сим. Его голос звучал глубоко разочарованно.

 

— Я не знаю, что случилось, — сказал он, — но архиепископ не хочет, чтобы я ехал. Я рекомен­дую вместо себя о. Григория Винденбаха.

 

Когда православные люди шутят о таких вне­запных изменениях, они называют их «византий­ской интригой». Так говорят, когда на высшем церковном уровне происходят неожиданные вещи и никто не знает причину. Для нас все это было ново. И шутка не казалась смешной.

 

Я позвонил о. Григорию, с которым мы много лет были близкими друзьями, и он также был оза­дачен.

 

- Рука Господня по-прежнему присутствует в этом деле, - уверил он меня. - Епископ очень расстроен тем, что не сможет отпраздновать свою годовщину на Халки вместе с нами, но он обещал позвонить нам в воскресенье вечером в отель. Я встречусь с теми из вас, кто летит через Нью-Йорк, в аэропорту Кеннеди завтра вечером.

 

Я напомнил себе, что когда являешься архиепи­скопом, то привыкаешь к изменению своих решений.

 

Паломничество в Константинополь

 

На следующий день все мы, кто совершал путе­шествие вместе из Санта-Барбары, сели во взятый Щапрокат автомобиль и направились по 101 и 405 дорогам в Лос-Анджелесский Международный Аэропорт. Мы должны были встретиться с други­ми епископами ЕПЦ из восточной части США и о. Винденбахом в Лондоне, провести там ночь и на следующий день лететь вместе в Константинополь.

 

До своего возвращения домой две недели спус­тя я не знал, что архиепископ Иаков послал мне в последний момент телеграмму, предупреждая, что мы «не должны ехать в это время». Телеграмма пришла, когда мы были уже в воздухе, перелетая через полюс из Лос-Анджелеса в Лондон.

 

Впоследствии нам рассказали, что несколько представителей греческого православного духо­венства вместе с должностным лицом греческого правительства активно выступали против нашей поездки в Константинополь и вхождения в Цер­ковь. Они якобы считали, что мы так или иначе «разбавим» православие в Америке до популяр­ной версии древней веры и не будем поддерживать в приходах приверженности к эллинистической культуре. В одном из докладов предполагалось, что мы собираемся «захватывать Церковь».

 

Большинство членов нашей делегации узнали по пути в Нью-Йорк, что епископ Максим не при­нимает участия в поездке и мы, возможно, не будем приняты патриархом. Мое настроение было таково, что если нашей миссии и суждено прова­литься, все равно, нужно действовать решительно. Мы просто продолжали надеяться на успех.

 

Нас ждал еще один сюрприз. Мы прибывали в Константинополь во время Рамадана, времени, когда мусульмане постятся весь день, а потом всю ночь едят, пьют и шумят! Где-то около 3 часов ночи они начинают молиться и шумят еще сильнее. В июне так жарко, что если в вашем отеле нет кон­диционера, что вы вынуждены держать окна от­крытыми всю ночь. Поскольку мы находились в одном из старейших отелей в «исторической» части этого древнего города, и поскольку от туа­летов исходил отвратительный запах, у нас был ограниченный выбор. В Константинополе вы мо­жете или закрыть окна и не спать из-за жары и за­паха, или открыть их и не спать из-за шума. В не­которые ночи бывает так жарко, что вы получаете оба удовольствия одновременно!

 

В Константинополе к нам присоединялась еще одна ключевая персона: наш сосед доктор Апостолос Афанассакис, глава Классического отделения Калифорнийского университета в Санта-Барбаре. Он проводил год в Критском университете и при­летел в Стамбул, чтобы встретиться с нами. У него были личные друзья как в турецком правительстве, так и в патриархате. Вдобавок к тому, он был блес­тящим и дипломатичным переводчиком. Его по­мощь оказалась неоценимой.

 

Воскресение Пятидесятницы наступило спустя два дня после нашего прибытия. Мы встали рано, добрались до патриархата на заказном автобусе и молились в этот великий праздник в церкви Св. Ге­оргия. Там присутствовал Вселенский патриарх Димитрий с Синодом митрополитов по обе сторо­ны от него. Наша группа в составе около двадцати человек стояла напротив них по другую сторону церкви: одни в отсеках ручной резьбы, другие — на каменном полу. Традиционно продолжительная литургия удлинилась еще больше за счет прекрас­ных коленопреклоненных молитв Пятидесятницы. У отца Григория Винденбаха был английский пере­вод службы и он передавал его нам по кругу, когда мы все вместе стояли на коленях на каменном полу церкви.

 

После литургии мы получили от патриарха антидор — освященный хлеб. Отец Григорий бы­стро объяснил по-гречески, кто мы такие. К этому моменту патриарх уже был полностью информи­рован о нас. Хотя мы знали, что диалог всей нашей группы с патриархом, являвшийся целью нашего визита, крайне маловероятен, мы надеялись по крайней мере на краткий визит вежливости. Но и такому визиту не суждено было осуществиться.

 

Вместо этого патриарх и его Синод митрополи­тов вышли из церкви, оставив нас в одиночестве. О. Гордон Уолкер взорвался:

 

— Куда они уходят? — спросил он отца Григо­рия. — Вы считаете, что мы потратили пятьдесят тысяч долларов и проехали тысячи миль, чтобы они повернулись и ушли прочь? Если бы мы были мусульманами, они обращались бы с нами с боль­шим почтением! Отец Григорий, попросите их вер­нуться и по крайней мере поговорить с нами!

 

Отец Григорий немедленно отправился за ними и завязал с несколькими из митрополитов ожив­ленный разговор. Несколько минут спустя митро­политы Хризостомос и Варфоломей любезно вер­нулись, чтобы побеседовать с нами. Они приветст­вовали нас от имени патриарха, но сообщили, что  какой-либо диалог или встреча с ним не может со­стояться. Они убеждали нас вернуться домой и продолжить разговор там.

 

Сфотографировав иконостас церкви Св. Геор­гия, мы направились обратно в автобус. По дороге мы горяча обсуждали происшедшее. Отец Григо­рий смело пытался сохранить лояльность своим иерархам и старался в то же время понять и уте­шить нас в нашем разочаровании и огорчении.

 

В тот же день туристическая компания, кото­рая организовала наше путешествие, наняла част­ный паром, чтобы свозить нас по Босфорскому проливу к Черному морю и обратно. Почти никто не хотел ехать. Мы были слишком подавлены, чтобы наслаждаться путешествием. Но наш отказ обидел бы людей, запланировавших это мероприя­тие. Поэтому мы все же решили поехать. Мы хо­рошо провели время и смягчили свои оскорблен­ные чувства.

 

Вечером в это воскресенье мы провели собра­ние в комнате на крыше отеля, предоставленной для заседаний нашего Синода. Комната была про­сторной и имела стеклянные стены со всех четы­рех сторон, через которые открывалась панорама старого Константинополя. В нашу память врезался печальный и в то же время прекрасный вид бесчис­ленных куполов церквей, давно закрытых турками. Городом какой культуры он должен был быть когда-то!

 

На заседании нашего синода в тот вечер мы ре­шили сделать последнюю отчаянную попытку уви­деться с патриархом или, по крайней мере, его

 

 представителями в официальной встрече. Мы по­просили доктора Афанассакиса (его фамилия оз­начает «маленький Афанасий») написать от наше­го имени обращение к патриарху и лично ему вру­чить. Несколько человек из нас проработали вмес­те с ним долгое время до того момента, когда он сначала составил прекрасное письмо на англий­ском, а затем перевел его на блестящий греческий.

 

В понедельник утром он отправился в патриар­хат только для того, чтобы узнать, что два митро­полита — Хризостомос и Варфоломей — служат литургию в одном из пригородов. Он потратил весь день, ездя на такси по церквам и лично обра­щаясь к этим людям. В ответ они пригласили нас прислать представителей в патриархат на следую­щий день, во вторник, для встречи.

 

Тем временем остальные из нас отправились на огромном пароме на остров Халки, чтобы посетить семинарию, в которой учился архиепископ Мак­сим и которая много лет назад была закрыта тур­ками. От морской пристани до школы мы добира­лись на запряженных лошадьми экипажах и я всег­да буду помнить очаровательный вид бухты, от­крывающийся от семинарии, расположенной на вершине холма. Но еще больше запомнился сер­дечный прием, оказанный нам митрополитом Мак­симом, человеком высокого благочестия, дожива­ющим там свои дни в почти полном одиночестве. Семинария, замечательное учреждение с его не­сравненной библиотекой, содержащей древние книги, написанные унциальным греческим шрифтом, находится под властью турок и более недо­ступна для использования церковью.

 

Во вторник утром я выбрал Ричарда Бэлью, ко­торый в это время исполнял обязанности епископа Западной епархии ЕПЦ и Гордона Уолкера, являв­шегося епископом Восточной епархии, чтобы идти со мной в патриархат. Мы взяли Тома Уэбстера и Марка Данавэя для помощи в переноске многочис­ленных тяжелых чемоданов с подарками и в фото­графировании. Нас сопровождали также доктор Афанассакис и о. Григорий Винденбах в качестве переводчика и посредника.

 

Доктор Афанассакис выполнил свою работу на совесть. Одночасовая встреча с митрополитами Хризостомосом и Бартоломео была сердечной и теплой. Мы показали им фотографии наших людей и вручили свои подарки, которые включали чек на 3000 долларов. Митрополиты сказали, что деньги будут переданы приюту для сирот около Стамбу­ла. Однако, окончательный результат был тем же, что в воскресенье. Никаких существенных указа­ний или помощи по вхождению в Православную Церковь нам дано не было.

 

Все, что оставалось сделать — это совершить несколько экскурсионных поездок для осмотра достопримечательностей этого прекрасного и древнего города, включавших остановки во вну­шающей благоговение Айа Софии и Голубой Ме­чети. В заключение нашего визита мы отправились  в Фессалоники и оттуда в Афины, перед тем, как улететь обратно.

 

Новое посещение семинарии Святого Креста

 

Мы приземлились в Бостоне вместо Нью-Йорка, как было запланировано. По любезному приглашению факультета мы решили вернуться в семинарию Святого Креста для проведения собра­ния нашего Синода, на котором первоначально предполагалось обсудить рекомендации, получен­ные от Константинополя и совместно решить, ка­ковы должны быть наши ответные действия. Но оказалось, что отвечать не на что.

 

Мы собрались в зале заседаний правления се­минарии на следующее утро после нашего прибы­тия в Бостон. Никогда в жизни я не был так рад тому, что наша встреча не записывалась на магни­тофон. В тот раз мы вплотную подошли к тому, чтобы дружно отвернуться от Православной Цер­кви. Но для того, чтобы отказаться от Церкви, вы должны также отказаться и от веры, а этого мы сделать не могли. Слишком много мы знали. Кроме того, нам просто некуда было больше идти.

 

Выйдя из административного здания в различ­ной степени отчаяния, мы подняли глаза и увидели епископа Максима! Подобно Самому Христу, он не мог покинуть нас или отказаться от нас. Он присоединился к нам за обедом в этот вечер и на­помнил нам о необходимости постоянно искать волю Божию. Да сохранит Вас Господь на многие лета, Ваше Преосвященство!

 

Полет из Бостонского аэропорта Логан Филд в различные пункты нашего назначения был очень скучным для каждого из нас. Я лично могу под­твердить, что он был в высшей степени угрюмым для тех из нас, кто летел в Лос-Анджелес. Это был конец самого захватывающего путешествия, кото­рое любой из нас когда-либо предпринимал. Древ­ние церкви были великолепны. В Фессалониках мы собрались и молились — каждый из нас — в том месте, где стоял и проповедовал апостол Павел во время его первого визита в этот город. Я в тот день пережил удивительное ощущение Божьего присут­ствия и еще раз укрепился в решимости посвятить свою жизнь Христу и проповедованию Его Еван­гелия.

 

В другой день мы пели все вместе гимн со сле­зами радости на глазах перед алтарем церкви, ко­торая считается древнейшей из всех, сохранив­шихся в христианском мире и расположена в непо­средственной близости от Константинополя. Христиане пели здесь этот гимн в течение сотен и сотен лет. Некоторые другие туристы плакали вместе с нами и я даже не уверен, понимали ли они — почему.

 

Все путешествие было подобно этому — один духовный подъем за другим. И в то же время оно стало колоссальной неудачей. Мы стучались в дверь Православия настолько сильно, что костяш­ки наших пальцев стали красными. Имели место дискуссии, кивки и любезности, но ни одного при­глашения войти. Или, как говорят на Западе, ни­каких сигар.              

 

По возвращении домой даже солнечная Санта-Бар­бара показалась нам мрачной. 

11

 

ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ ДОМОЙ!

 

Подождите минуту! — сказал я. Джон

 

Браун, Ричард Бэлью и я сидели вместе с Джеком Спарксом во внутреннем дворике его дома в воскресный полдень, два дня спустя после кон-стантинопольско-бостонского путешествия, все еще приходя в себя после перехода на новое время.

 

— Вы помните, что через три дня у нас назна­чена встреча с Антиохийским Патриархом?

 

— По крайней мере, нам не придется проехать полсвета, чтобы попасть на нее, — пробормотал кто-то.

 

— Я совершенно забыл об этом, — сказал другой. Предвкушение данной встречи дало нам как раз достаточно энтузиазма, чтобы скоротать оста­ток этого дня. А также и два последующих дня.

 

  Была среда, когда епископы Браун, Бэлью и я солнечным утром держали путь в Лос-Анджелес. Джек Спаркс остался дома из-за непрекращаю­щихся болей в пояснице.

 

— Знаете, что, по-моему, мы должны сделать сегодня? — спросил Джон Браун. — Я считаю, что мы должны развлечься!

 

— Что ты имеешь в виду? — спросил я. Двое из нас, епископ Ричард и я, ожидали наи­худшей философской дискуссии, которую нам придется выслушивать в течение всей недели.

 

— Мы ехали в Константинополь со всей се­рьезностью, озабоченные тем, как кого приветст­вовать, когда стоять, когда садиться. Сегодня же давайте будем самими собой и получим от этого удовольствие.

 

Ни епископ Ричард, ни я не нашлись, что отве­тить. "Пусть продолжает свой монолог", — поду­мал я про себя.

 

Он так и сделал.

 

— Я вам скажу, как я намерен поступить. Я со­бираюсь сказать митрополиту Филиппу: "Ваше преосвященство, мы очень рады встрече с Вами", и это будет правдой. Я не собираюсь изображать ре­лигиозность, высокопарность или благочестие ("Если это вообще возможно", — неслышно про­шептал я). Я просто хочу пойти туда и проявить энтузиазм, и если патриарху и митрополиту по­нравится наша программа — прекрасно. Если нет — тоже прекрасно. Тогда мы найдем себе дру­гого патриарха и другого митрополита где-нибудь еще. Но вот, что я вам скажу. Я устал от всего этого напряжения. Я просто собираюсь получить удовольствие и немного развлечься.

 

К этому моменту нам начало передаваться его настроение. Мы понимали, что должны рассеять подавленное состояние, навеянное Константино­полем. Было бы оскорблением как для иерархов, так и для тех, кого мы представляли в ЕПЦ, прий­ти на встречу с протянутой рукой. Настало время избавиться от хандры и двигаться дальше, несмот­ря ни на что. И еще одна вещь. Мы договорились избегать унылых повествований, если зайдет речь о Константинополе. В конце концов, мы по-преж­нему не знали, почему дело закончилось неудачей. Мы будем говорить то, что нам известно: наша по­пытка не увенчалась успехом. Мы не будем стро­ить догадок или обвинять кого-либо.

 

Сразу же за большой стеклянной входной две­рью отеля Шератон Юниверсал мы обнаружили доктора Фрэда Милки, которому было поручено встретить нас и проводить в резиденцию Патриар­ха на седьмом этаже. Доктор Милки оказался вы­соким, обаятельным человеком с приятной улыб­кой — как раз то, что нам было нужно, чтобы на­чать встречу на той радостной ноте, на которую мы были настроены. Мы прошли через вестибюль, поднялись на лифте, вышли на седьмом этаже, пересекли холл и остановились. Фрэд постучал в дверь.

 

Встреча с антиохийцами

 

Появился один из диаконов и пригласил нас войти. Митрополит Филипп вышел навстречу, чтобы приветствовать нас.

 

— Как приятно встретиться снова после столь долгого перерыва, — сказал он, сопровождая свои слова крепким рукопожатием и приветливым взглядом.

 

Он казался совершенно искренним и никак не подчеркивал своего архиерейского сана. Создава­лось впечатление, что вы встречаетесь с высокопо­ставленным христианским сановником. У него был вид сердечного и очень заботливого человека.

 

— Проходите, и позвольте представить вас на­шему патриарху Игнатию.

 

В противоположном конце огромной централь­ной комнаты, рядом с окном, сидел Патриарх Антиохийский. Вероятно, это знакомо каждому: вы встречаете человека, который сразу же пора­жает вас тем, что выглядит, как христианин. Именно таково было мое отчетливое впечатление от Патриарха. Его лицо было лицом святого и из­лучало радость. Когда мы приблизились к нему, он протянул к нам руки и улыбнулся.

 

— Добро пожаловать, братья, — сказал он. Было ли возможно, что эти три блудных сына, наконец, обрели дом?

 

Мы разговаривали в течение почти часа, впяте­ром — патриарх, митрополит, Джон Браун, Ри­чард Бэлью и я. Нас попросили рассказать о про­цессе нашего прихода к Православному христианству, о наших семьях и о нашем недавнем заокеан­ском путешествии. Мы обрисовали им каждый из приходов Евангелической Православной Церкви и описали наши учреждения — колледж Св. Афана­сия и Консилиар Пресс.

 

Через три четверти часа митрополит Филипп вопросительно посмотрел на Патриарха.

 

— Давайте сделаем все, что в наших силах, чтобы помочь им, — ответил Патриарх.

 

— Отлично, — сказал митрополит, поворачи­ваясь обратно к нам. — Вы узнаете кое-что об этой архиепископии. Мы принимаем решения и принимаем их быстро.

 

Это было лучшей новостью, которую я слышал за последние несколько месяцев!

 

— Я хотел бы получить от вас две вещи. Во-первых, мне хотелось бы иметь краткую историю Евангелической Православной Церкви, последова­тельно излагающую ваш путь к Православию. Затем, во-вторых, подготовьте для меня сведения о каждом приходе — кто является настоятелем, его образование, количество прихожан, виды дея­тельности — не больше страницы на один приход.

 

— Я мог бы это сделать — сказал Джон Браун.

 

— Сколько вам нужно времени?

 

— Дайте подумать. Сейчас конец июня. Что вы скажете о Дне труда [1] ?

 

— Прекрасно. Отправьте бумаги по почте в мой офис в Иглвуде. И приложите к ним экземпляры вашего журнала "Эгейн", книги и другую лите­ратуру издававшуюся ЕПЦ, а также то, что было написано о вас. Мы это тщательно просмотрим и возвратим вам.

 

Мы встали, чтобы попрощаться. Митрополит крепко пожал мою руку и снова посмотрел мне прямо в глаза.

 

— Мы не заставим вас долго ждать, — сказал он. Я думаю, что у всех нас троих было одно и то же желание, чтобы в лифте никого больше не ока­залось, тогда мы могли бы нажать кнопку «Вести­бюль», проследить, как закроются двери и закри­чать!

 

— Где были эти люди всю нашу жизнь? — за­вопил я от восторга.

 

Мы были слишком возбуждены, чтобы забрать­ся в автомобиль и поехать домой. У нас слишком кружилась голова, чтобы идти куда бы то ни было. Поэтому, мы спустились по лестнице в кафе и за­казали ленч. Я не помню больше ничего из того, чтобы было сказано в этот день.

 

Доклад и две коробки с литературой были от­правлены непосредственно перед Днем труда, а поздней осенью я снова посетил офис митрополи­та. В середине января 1986 года должен был со­браться Синод епископов ЕПЦ и митрополит Фи­липп попросил подготовить наши предложения по процедуре вхождения в Церковь: предполагаемые сроки, как мы собираемся интегрировать свои приходы и органы управления в структуры архиепископии и проблемы, которые мы предвидим. Мы решили, что в конце марта я должен поехать в Иглвуд и обсудить эти предложения.

 

Уточнение деталей

 

Когда приблизился март, меня пригласили по­сетить заседание Национальной Ассоциации Еван­геликов (НАЕ) в Канзас Сити. Мне удалось вклю­чить в свое расписание эту встречу с тем, чтобы прямо оттуда лететь в Нью-Йорк для дискуссий с митрополитом Филиппом.

 

На второй день заседаний НАЕ мне передали записку с просьбой позвонить моему секретарю в наш церковный офис в Санта-Барбаре.

 

— Секретарь митрополита Филиппа, Кэти Мейер, звонила Вам сегодня утром, — сказала Линда Уоллес. — Он и его сотрудники закончили ознакомление со всеми присланными нами матери­алами и митрополит хочет посвятить встрече с вами целиком завтрашний день, а не просто час или два. Они просят вас прилететь сегодня ве­чером.

 

— Я могу это сделать, — сказал я, — но нужно, чтобы вы перезаказали рейс, забронирова­ли номер в отеле и перезвонили мне. Мы заседаем здесь целый день без перерыва.

 

— Вам не понадобиться бронь в отеле, — ска­зала Аинда. — Митрополит просил вас остано­виться в его резиденции.

 

  К тому времени, когда Линда перезвонила с ин­формацией о рейсе, она уже успела сообщить Кэти Мейер, что я прилетаю в десять вечера.

 

— Помощник митрополита диакон Ханс встре­тит вас у выхода. Кэти сказала, что вы его. легко узнаете, поскольку он выглядит в точности как Омар Шариф!

 

Диакон Ханс — один из самых приятных людей, которых я когда-либо встречал. Все, кто его знает, говорят то же самое. Он являет собой образец христианского служения, он — целибат, уроженец Ливана, и выпускник Свято-Владимир­ской семинарии. И он действительно выглядит в точности как Омар Шариф!

 

Было больше 11 часов вечера, когда мы достиг­ли Иглвуда. Резиденция, которая служит как домом митрополита, так и его епархиальным уп­равлением, представляет собой традиционную по­стройку тюдоровского стиля в пригородной части Нью-Йорка. Дом спал, когда мы прошли на цыпоч­ках через парадный вход и поднялись вместе с ба­гажом по лестнице в Мою комнату. Дьякон вошел за мной в комнату с моим чемоданом. Я положил свой портфель на кресло, а сумку повесил на об­ратную сторону двери ванной. Я поблагодарил дьякона Ханса и пожелал ему спокойной ночи, провожая его до двери. В этот момент я увидел митрополита Филиппа в рясе, спускающегося по лестнице. Он встал, чтобы приветствовать меня в своем доме.

 

— Епископ Питер, считаю за честь принять Вас у себя, — сказал он, игнорируя мою протянутую руку и обнимая меня. — Господь даровал Вам благополучное путешествие. Вы немного отдохни­те, а завтра утром мы встретимся внизу в 10 часов.

 

О. Павел Шнейрла, священник православной церкви Св. Марии в Бруклине, должен был присо­единиться к нам на утренней встрече. Он прибыл рано и мы с ним позавтракали вдвоем. О. Павел — бывший лютеранский пастор, который обратился в православие более сорока пяти лет назад и привел за собой много других людей. Ровно к 10:00 мит­рополит спустился вниз с бумагой в руке.

 

— Доброе утро, — сказал он. — Я готов ко встрече. Я просил Вас привезти предложения и подготовил свои.

 

Он вручил мне экземпляр своего текста, а я дал ему наш вариант. Мы стояли в холле, примыкаю­щем к его офису, и просматривали документы друг друга.

 

— Я вижу, мы двигаемся по одному и тому же пути, — сказал он.

 

Его умещавшиеся на одной странице предло­жения содержали девять пунктов, очень близких по содержанию к тому, что написали мы.

 

— Давайте пройдем в столовую, где мы смо­жем расположиться вокруг стола и побеседовать. Кэти принесет нам кофе.

 

Столовая размером с небольшой банкетный зал располагалась в задней части дома (здесь каждый год проводятся многочисленные обеды и встречи). В задней стене имелись стеклянные панели и скользящая стеклянная дверь, открывавшаяся в просторный внутренний дворик. Он был окружен огромной лужайкой и бесчисленными деревьями. На дальнем конце длинного стола, находившегося в левой части комнаты, лежали три блокнота и ка­рандаши.

 

День прошел за разговором — в основном, об обоих вариантах предложений. Поскольку предло­жения митрополита Филиппа были короче наших, мы использовали их как рабочий вариант и вклю­чили в него несколько наших пунктов. К концу дня был составлен следующий документ, с которым все мы были полностью согласны.

 

ПРЕДВАРИТЕЛЬНОЕ СОГЛАШЕНИЕ МЕЖДУ МИТРОПОЛИТОМ ФИЛИППОМ И ЕПИСКОПОМ ПИТЕРОМ ГИЛЛКВИСТОМ

 

1. Выражение надежды на полное объединение в обо­зримом будущем.

 

2. Объединение потребует некоторого изменения по­зиций с обоих сторон. Нам будет необходимо решить проблему женатого епископата. Это решение будет вы­работано на предстоящей встрече митрополита и Сино­да Евангелической Православной Церкви.

 

3. Введение в Антиохийскую архиепископию членов ЕПЦ, выражающих такое желание и отвечающих необ­ходимым требованиям, должно осуществляться через миропомазание и рукоположение.

 

4. Структура, являющаяся в настоящее время Еванге­лической Православной Церковью, будет продолжать свою миссию проповеди Православия американской общественности.

 

5. Подчиняясь митрополиту, эта новая организация будет возглавляться Советом, руководимым его прези­дентом.

 

  6. Митрополит назначит специального сотрудника, ко­торый будет осуществлять взаимодействие с управле­нием ныне существующей Евангелической Православ­ной Церкви. Этот сотрудник будет давать рекоменда­ции и отвечать на вопросы, которые могут возникнуть у Совета, и после определенного периода его должность будет упразднена.

 

7. Митрополитом будет сформирована специальная ко­миссия богословов, к которой Совет будет обращаться за разъяснением богословских и литургических про­блем.

 

8. Новая структура будет соблюдать правила финансо­вых взаимоотношений, установленные в настоящее время в архиепископии, и будет ежеквартально докла­дывать в епархиальное управление о своем финансо­вом положении.

 

9. Новая структура архиепископии установит внутрен­нее литургическое единообразие, приемлемое для всех, на основе консультаций с богословской комис­сией.

 

Я должен был представить эту бумагу Синоду ЕПЦ в июне для обсуждения и выработки ответа. Мы прервались на ленч, а затем перешли в гости­ную, чтобы закончить переговоры.

 

— Ваше Высокопреосвященство, у меня есть к вам важная просьба, — сказал я, когда мы сели. — Я думаю, что наши люди согласятся с тем, что мы написали сегодня утром. Но если говорить о вхож­дении в Антиохийскую архиепископию. очень важно, чтобы все девятнадцать из нас имели воз­можность встретиться с Вами в скором времени с тем, чтобы услышать Вашу точку зрения на пер­спективы распространения Православия в Север­ной Америке и обсудить с вами лицом к лицу не-

 

  которые из связанных с этим вопросов. Могли бы мы после нашего июньского Синода, скажем, в конце лета, приехать сюда и провести с Вами день?

 

— Несомненно, — сказал он без колебаний. — Давайте ориентироваться на начало сентября.

 

Наш Синод в июне состоял из пятнадцати, а не девятнадцати человек. Четверо из наших еписко­пов предпочли выйти из ЕПЦ. Их желанием было прекратить любые попытки быть принятыми в Православную Церковь и продолжать строитель­ство ЕПЦ. Мы уговаривали их подождать со своим решением до сентября 1986 года, когда они, по крайней мере, получат возможность поговорить с митрополитом, которого они никогда не видели. Но наши увещания остались безуспешными. Сыг­рало ли здесь свою роль Константинопольское ра­зочарование? Как бы то ни было, но нам не уда­лось убедить их приехать.

 

Пришел сентябрь и вот мы — Синод ЕПЦ — снова собрались на борту самолета, на этот раз направляясь в Нью-Йорк. Мы прибыли на место в четверг вечером — пятнадцать епископов, и еще пятнадцать наблюдателей. Мы взяли напрокат автомобили и поехали в мотель, находящийся со­всем рядом с Иглвудом. Наша встреча с митропо­литом Филиппом была запланирована на пятницу. В субботу утром мы должны были собраться в цер­кви Св. Антония в близлежащем Бергенфилде, Нью-Джерси, чтобы служить в присутствии мит­рополита Филиппа Божественную литургию, кото­рую он должен был увидеть и высказать свое мне­ние. В воскресение нам предстояло участвовать в совместном богослужении в церкви Св. Антония, а затем отправиться через Джордж Вашингтон Бридж в Крествуд. Там Синод должен был со­браться в полдень в Свято-Владимирской семина­рии. Мы предполагали находиться там в течение нескольких дней с тем, чтобы принять решение о вхождении в Церковь.

 

Встреча с митрополитом

 

Настроение, с которым мы пришли в пятницу утором на встречу с митрополитом Филиппом, было трезвым. Несколько человек были готовы принять православие. Другие еще немного колеба­лись, выражая опасение быть «проглоченны­ми» — то же чувство, которое уже оттолкнуло не­которых наших людей.

 

Утро пятницы мы встретили за тем же длинным столом, где трое из нас сидели вместе в Марте. Блокноты и карандаши были снова на месте, на этот раз в количестве двух дюжин. С митрополи­том на его конце стола находились Его Высокоп­реосвященство митрополит Багдадский Констан­тин, Его Преосвященство епископ Аннуциан, вика­рий митрополита, и о. Джозеф Аллен, главный ви­карий Антиохийской архиепископии в Северной Америке. Наблюдатели сидели за нами. Кэти Мейер и диакон Ханс снабжали нас кофе.

 

Митрополит Филипп открыл встречу молитвой и заготовленным заявлением, включавшим следую­щие замечания:

 

Мы знакомы в общих чертах с вашим про­шлым и вашим поиском пути к полному об­ретению Святой Православной веры. Мы по­нимаем, что ваш путь к Православию не был легким ввиду многообразия православных юрисдикции на этом континенте. Я уверен, однако, что Святой Дух, Который всегда присутствует в Церкви, должен, говоря сло­вами службы Пятидесятницы, «ввести вас в землю обетованную». Православие, несмот­ря на юрисдикционную ситуацию в Северной Америке, является вечной истиной Христо­вой вчера, сегодня и навеки.

 

Я хотел бы предостеречь вас от поспеш­ных решений, но в то же время, мой брат­ский совет вам — не закоснеть в своем ны­нешнем состоянии. Какое бы решение вы ни приняли — сейчас или в будущем — примите его вместе единым разумом, единым сердцем и единым духом. Не позволяйте сатане — мастеру лжи и раздора — оказаться среди вас и разрушить ваше единство. Видит Бог, мы имеем достаточно отколовшихся от Церкви религиозных групп в этой стране и достаточно духовной слепоты.

 

Мы восхищаемся вашим евангельским усер­дием и глубоко убеждены, что наш Господь умер на кресте и был воскрешен из мертвых,

 

 чтобы основать Церковь не для славян, гре­ков или арабов, но для всего человечества. В Нем не существует ни запада, ни востока, ни севера или юга. «Итак, идите, научите все народы, крестя их во имя Отца и Сына и Святого Духа».

 

Именно в этом духе мы приглашаем вас снова в ваш дом. Пусть Всесвятый Дух ведет всех нас к тем делам, которые прият­ны. для Его Святой Церкви.

 

К концу дня мы тщательно изучили тексты предложений с помощью митрополита и других участников встречи, любезно и терпеливо отвечав­ших на наши вопросы. В обмене мнениями приняли участие большинство наблюдателей. Субботняя литургия и ее обсуждение также оказались полез­ными, поскольку мы изучали православное бого­служение по книгам и нужно было кое-что уточ­нить. Прихожане церкви Св. Антония устроили нам после литургии изысканный пир.

 

Теперь наши отношения вышли на новый уро­вень. Мы изучали православное христианство в те­чение пятнадцати лет и взаимодействовали с пра­вославными людьми на протяжении десятилетия. Митрополит дал нам больше времени, чем мы про­сили, ответил на каждый поставленный нами во­прос и предложил быть нашим отцом во Христе. Он готов привести нас в Церковь в течение года, если мы выразим такое желание. Мы вернулись в Свято-Владимирскую семинарию и устроились на ночь. Самое важное в нашей жизни собрание было

 

  назначено на 9 часов утра в понедельник. Я отчет­ливо помню его.

 

После молитвы я сказал:

 

— Братья, я никогда в жизни не проводил и не посещал собрания, подобного этому. Поэтому я просто сяду, а вы говорите, как пожелаете.

 

Хэролд Данавэй выступил первым. Начиная с Константинопольского путешествия его колебания относительно вхождения в Церковь нарастали. Я предполагал, что его мнение будет отрицательным.

 

— Джентльмены, у нас нет выбора, — сказал он. — Я говорю «да». Я готов войти.

 

Он человек немногословный и это могла быть одна из его длинных речей!

 

Следующим был Уэлдон Харденбрук. Он, также как Хэролд, занимал отрицательную пози­цию в последний год.

 

— Я согласен, — сказал он. — Мне понрави­лось то, что я увидел за этот уикенд.

 

При положительном мнении этих двух людей дело было решено. Каждый знал это. Собрание за­кончилось за пять минут, или даже меньше, не счи­тая формального подтверждения остальными своего положительного ответа. Было только одно «может быть» от того, кто хотел больше времени на размышления и в течение последующих недель оно превратилось в «нет». Но даже он чувствовал, то мы должны войти в Церковь. Мы обладали в Синоде большинством в четырнадцать голосов, вместе с семнадцатью приходами и почти двумя тысячами людей от Аляски до Атланты.

 

  Я хотел бы сказать, что это был счастливейший день моей жизни, но этот день еще должен был прийти. Несомненно, я был счастлив. Но та часть меня, которая вырабатывает чувства, была пере­гружена в течение всего уикенда и ощущение зна­чимости только что происшедшего было притупле­но. Мы прервали утреннее заседание перед полу­днем и я предполагал пойти к телефону, чтобы по­звонить митрополиту Филиппу. Но я встретил друга на факультете Свято-Владимирской семина­рии и не успел. К тому времени, как мы закончили ленч, пора было возвращаться на заседания.

 

Мы закончили работу чуть раньше 4 часов и я быстро покинул помещение, спеша позвонить в Иглвуд. Ответила Кэти Мейер.

 

— У меня есть кое-какие хорошие новости для митрополита, если он на месте, — сказал я.

 

— Епископ Питер, благодарю Вас за зво­нок, — сказал митрополит, взяв трубку.

 

— Я с радостью сообщаю Вам, что нашим от­ветом является «да», но мы хотели бы сообщить вам об этом лично. Если мы заедем в 3 часа дня в среду, не могли бы Вы выйти на порог и дать нам благословение? Я имею в виду, самое большее, пять минут.

 

— Кэти, буду ли я здесь в три часа в среду? — спросил он мимо трубки.

 

Что-то невнятно донеслось из другой комнаты о необходимости уйти с какой-то встречи.

 

— Я буду счастлив видеть вас. Приезжайте в три.

 

  На следующее утро я сказал своим в начале со­брания, что мы должны пообещать друг другу быть краткими в среду.

 

— Митрополит прерывает что-то для встречи с нами, — сказал я. — Давайте появимся точно во­время, я скажу «да» от имени нас всех, попросим у него благословение и уедем.

 

Мы провели за обсуждением дел ЕПЦ весь вторник и утро среды. После ленча в среду мы бы­стро сели в свои автомобили и за 40 минут доехали до Иглвуда. В 2:55 последняя машина припаркова-лась к тротуару. На минуту мы собрались на до­роге.

 

— Давайте подойдем вместе по дорожке к сту­пеням парадного входа. Диакон Говард Шеннон постучит в дверь, а дальше буду действовать я. По­мните, максимум пять минут.

 

Мы спустились по дорожке и встали вместе у подножья лестницы. Диакон Говард постучал и диакон Ханс подошел к двери, сопровождаемый митрополитом.

 

— Входите, — сказал митрополит Филипп, жестом приглашая нас внутрь.

 

— Спасибо, Ваше Высокопреосвященство, но вы заняты, а все, что мы хотим — это сообщить Вам о нашем решении и попросить Вашего...

 

— Я сказал, входите, — прервал он, может быть, немного взволнованно. — Ханс, ведите их сюда. Проходите, проходите.

 

Митрополит направился в банкетный зал в зад­ней части дома и мы вынуждены были проследо­вать за ним. Я взглянул вперед — и не мог пове­рить своим глазам. Столы были расставлены в форме буквы «П», перекладина которой находи­лась в передней части комнаты, а палочки шли вдоль стен. Они были покрыты скатертью и устав­лены фарфором, серебром, хрусталем и бесчис­ленными подносами со всевозможными видами восточных кондитерских изделий. Слезы наверну­лись мне на глаза, когда митрополит жестом пред­ложил нам выбрать места и сесть. Сам митрополит Филипп остался стоять на своем месте в центре.

 

— Братья, — сказал он, широко улыбаясь. — Добро пожаловать домой!

 

Кнопка моего счастья, наконец, оказалась на­жатой! После благословения каждый приступил к кофе, сладостям и разговору. Но чего-то все же недоставало. Ощущение было такое, что хотелось выбежать на улицу, чтобы танцевать и праздно­вать. Но люди, которым за тридцать, в воротнич­ках духовных лиц, не танцуют друг с другом (по крайней мере, в православной Церкви). Может быть, нам стоило петь, нанять духовой оркестр или «короновать короля»?

 

— В чем дело, епископ Питер? — спросил мит­рополит.

 

Я сидел прямо через стол напротив него и переполнявшие меня чувства, очевидно, отража­лись на моем лице.

 

— Я настолько взволнован, я хочу как-то от­праздновать это событие. Все, что вы сделали, просто чудесно. Но должны же и мы сделать что-то такое, что даст выход этому чувству...

 

  — Ханс, — позвал он, делая диакону знак по­дойти к столу. — Принесите сигары!

 

Весь зал взорвался от хохота. Это было именно то, что требовалось в данный момент. Диакон Ханс вернулся в комнату с двумя ящиками огромных импортных сигар. Аюди, которые никогда не кури­ли, взяли по одной и зажгли. Это было подобно вскрытию огромного выпускного клапана. Минуту или около того спустя Кэти вошла в зал с новым кофейником.

 

— Ваше Высокопреосвященство, — сказала она. — Это выглядит как притон для курения опиума.

 

Мы снова расхохотались. Мы как будто забыли о своем сане на несколько драгоценных моментов и наслаждались каждой минутой этого состояния.

 

После того как эмоции смягчились за кофе и десертом, отец Гордон Уолкер задал вопрос:

 

— Ваше Высокопреосвященство, — начал он. — Многие из нас происходят из среды, кото­рая была очень про-израильской. Теперь мы вхо­дим в Церковь, которая была принесена в Америку арабскими христианами. Воспользуйтесь минутой, пока эти развращенные люди докуривают свои си­гары (у него тоже была в руках сигара, а он их не­навидит) и расскажите нам, какова ваша точка зрения на воссоединение израильской нации.

 

Можно горько сожалеть о том, что ответ мит­рополита не был записан на магнитофон. В тече­ние тридцати минут, начав с Авраама в Ветхом За­вете, митрополит Филипп дал нам самое волную­щее изложение библейского рассказа об израиль­ской и арабской нациях, которое я когда-либо слышал. Он тщательно объяснил разницу между сионизмом, для которого характерны национа­лизм и апартеид, и иудаизмом как уважаемой верой. Я не могу представить евангелического христианина, который не встал бы в очередь и не заплатил за вход, чтобы услышать эту речь. Я ушел с еще большим желанием мира и справедливости на Ближнем Востоке — как для Израиля, так и для палестинцев — чем имел до этого.

 

— Господь да будет со всеми вами, — сказал митрополит, закончив свой ответ, — и, пожалуйс­та, передайте мою любовь всем вашим прихожа­нам. Давайте используем предстоящий год для того, чтобы лучше узнать друг друга. Будем рас­считывать не позднее следующего лета или, самое позднее, осени начать миропомазание и рукополо­жение для введения вас в Церковь.

 

Есть песнопение, которое православные хрис­тиане поют на свадьбах, годовщинах и особенно на архиепископских служениях Божественной литур­гии. Мы выучили это песнопение много лет назад и оно уже стало частью нашей традиции. Когда мы встали, чтобы выйти из-за стола, то, не сговарива­ясь, повернулись к нашему старшему другу и запе­ли в один голос: "Многая лет, многая лета, многая, многая, многая лета!" Мы пели во весь голос. Все помещение растворилось в слезах и объятиях. Ни­когда в жизни я не вкладывал столько значения в слова песнопения!

 

  По дороге к выходу о. Джо Аллен, прибывший во время празднования, взял меня за руку и отвел в сторону.

 

— Я хочу кое о чем вас попросить. В декабре мы будем праздновать 20-летнюю годовщину слу­жения митрополита в епископском сане. В воскре­сенье, 9 декабря, будет служиться архиерейская литургия в соборе в Бруклине, а за ней последует банкет на острове Статен-Айленд. Не могли бы вы и ваша жена приехать в качестве наших гостей и представителей ЕПЦ?

 

Нью-йоркский уикенд

 

Мы решили приехать в Нью-Йорк на два дня раньше, чтобы посетить Рождественскую ярмарку на Манхэттене. За месяц или около того до нашего отъезда, когда я заказывал по телефону билеты на самолет, что-то подсказывало мне позвонить в Бостон нашим друзьям Тому и Лавлейс Говард — узнать, не захотят ли они подъехать на день, чтобы сделать субботние покупки и пообедать с нами вечером. "Подсказывает ли мне эту мысль Господь? — подумал я. — Вряд ли. У Говардов и так больше, чем достаточно дел в это время года". Я заказал билеты и забронировал номер в отеле.

 

Самолет приземлился в Ла Гардия после обеда, и мы с Мерилин отправились на автобусе в Ман-хэттен. Было 9:00, когда мы зарегистрировали свое прибытие в отеле — слишком рано, чтобы устраи­ваться на ночь. Поэтому, мы оделись потеплее и отправились бродить в Рокфеллеровский центр, чтобы посмотреть на конькобежцев и елку, к "Саксу" — взглянуть на анимированные рождест­венские окна, в собор Св. Патрика, по Пятой авеню к башне Трам и обратно в отель.

 

Суббота была оставлена для магазинов. Мы ре­шили начать с "Сакса" на Пятой авеню. Выйдя из отеля и направившись вниз по улице, мы наткну­лись на Валдорф Астория.

 

— Давай проберемся через вестибюль и по­смотрим рождественские декорации, — предло­жил я Мерилин, чувствуя, что мы должны были пройти через вестибюль.

 

Мы вошли внутрь, поднялись на эскалаторе и спустились вниз через холл. Все декорации были вывешены и выглядели красиво. Мы провели неко­торое время, дрейфуя из одного конца в другой, пока не вышли на улицу. Толпа снаружи была уп­лотнена до предела — локоть к локтю, плечо к плечу. Я посмотрел вперед в направлении угла и вдруг увидел протискивающихся вниз по тротуару Тома и Лавлейс Говард и их сына Чарльза! Это ка­залось еще одним символическим событием в нашем путешествии. «Господь прямым путем при­вел меня...» (Быт. 24:27). Мы все вошли снова в Валдорф, все еще не веря этой случайной встрече после того, как мы несколько лет не видели друг друга и назначили время для обеда в этот вечер.

 

Воскресное утро настало очень быстро. Мы взяли такси до собора и прибыли туда точно к де­вяти. Православные христиане собрались со всей страны, и миряне, и духовенство, включая митрополита Феодосия и архиепископа Иакова. С про­поведью на литургии выступил о. Павел Шнеирла. После службы о. Энтони Габриэл из Монреаля отвез нас на праздничный банкет. В течение не­скольких часов мы пировали, чествуя человека, ко­торого нам скоро предстояло называть «Сайдна» — почтительное арабское слово, означающее «господин». Понедельник мы провели с друзьями в Свято-Владимирской семинарии, а на вторник мы с Мерилин, согласно предварительной догово­ренности, должны были встретиться с митрополи­том Филиппом, чтобы кратко проинформировать его о нашем продвижении за последние три ме­сяца.

 

Программа вторника состояла из двух частей: ленч и «Сюрприз». Ибо в дополнение к красивому медному подносу с Ближнего Востока сайдна Фи­липп приготовил для нас еще один рождествен­ский подарок.

 

— Как дела у людей в ЕПЦ, - спросил он, когда мы собрались в гостиной после ленча. — Го­товы ли они быть приведенными в Церковь?

 

— Они готовы, — заверил я его, предполагая, что он может предложить начать миропомазание и рукоположение на съезде Североамериканской архиепископии в Детройте следующим летом.

 

— Хорошо! Я буду в Калифорнии в начале февраля и мы начнем миропомазание и рукополо­жение 8 февраля в церкви Св. Михаила в Ван-Нуйсе, — ответил он без колебаний.

 

  8 февраля! Это через два месяца. Год был со­кращен до пяти месяцев. Я думаю, что сказал: "Это будет захватывающе", или что-то вроде этого. Через два месяца около двух тысяч евангеличес­ких пилигримов завершат свое путешествие к пра­вославному христианству.

 

— Кэти, принеси сюда календарь. Мы начина­ем миропомазание евангелических православных в феврале, — крикнул он своему секретарю в сосед­нюю комнату.

 

Оставшуюся часть времени после полудня мы составляли расписание. В Лос-Анджелесском ре­гионе большинство членов ЕПЦ должны быть ми­ропомазаны, а духовенство рукоположено в диа­конов 8 февраля. В следующее воскресенье в собо­ре Св. Николая будет миропомазана остальная часть мирян Лос-Анджелесского региона, а диако­ны будут рукоположены в священников. Оттуда митрополит Филипп отправится вверх по побере­жью и повторит тот же процесс в Санта-Круз, а затем, на следующий уикенд, — в Нэшвилле.

 

Епископ Антуан подключится в середине марта, чтобы ввести в Церковь наши приходы в Джексоне, Мемфисе, Бэри, Индиане, а также три прихода в Канаде. В конце концов, митрополит должен был полететь в Анкоридж и Сиэтл, чтобы завершить процесс к началу апреля.

 

— Таким образом, к Пасхе ЕПЦ в полном со­ставе перейдет в Святое Православие, — улыбнул­ся митрополит. — Друг мой, Питер, ваше путеше­ствие почти окончено — или, я бы сказал, оно только начинается.

 

  Попрощавшись, мы пожелали друг Другу счас­тливого Рождества. В этом году было так много поводов для благодарности. И год 1987 обещал

 

быть еще лучше.

 

Во время полета домой на следующий день я составил список людей, которым необходимо было позвонить. У семнадцати приходов было в распо­ряжении два месяца, чтобы окончательно подгото­виться к встрече одного из наших новых еписко­пов. Знакомство подходило к концу, приближалась свадьба. 

 

---